тем, что все обозреть не получалось, баба приотворила дверь еще чуток. Зрелище показалось страшным, но завораживающим. Еще в детстве она видела, как уж зачаровывает лягушку: та и не хотела, а сама ползла в пасть к змее. Вот и Варвара сейчас не отдавала себе в том отчета, но все шире и шире распахивала дверь дровяника.
Под ударами бревна, которым толпа мальчишек колотила во входную дверь, трясся весь дом – или это ей только казалось? Вот плахи не выдержали и затрещали. Из дома в ответ полетели стрелы, вроде попали в кого-то. Ранили или нет, она не поняла.
За бревно схватился Мишка Лисовин. Хоть все они скрывались под бармицами, но не узнать его невозможно – так лаяться умел он один. Все только диву давались, откуда малец таких слов нахватался? Вроде и матерного ничего не говорил, а словно дерьмом окатывал с ног до головы; иной раз такое заворачивал, что и понять только с пятого раза возможно. Бабы обозников болтали, что мужья их разве не наизусть заучивали Мишкины словеса – те, что в походе на Кунье от него слышали. Вот и сейчас он выкрикивал что-то про Богоматерь на конюшне и хрена какого-то, то ли ржавого, то ли еще какого, сразу и не разберешь.
Варька, с интересом вслушивалась в Мишкину скороговорку – глядишь, что и запомнить удастся, да потом кого и отшить – и следила за бревном, бьющим в уже сильно ломаную дверь, и не замечала, как сама все больше подавалась вперед.
Что-то подвернулось ей под ногу, и, теряя устойчивость, она всем телом рухнула на дверь, та под ее весом распахнулась, Варька со всего маха плюхнулась на четвереньки на землю. Двое отроков с самострелами, что оказались ближе всех, дернулись на шум.
У лежащей на земле Варвары над головой вжикнуло, и только тогда она осознала, какой же дурой оказалась. Хорошо, мальчишки поняли, что испуганная баба опасности не представляет, и перестали обращать на нее внимание, но это ее положения не улучшило – в такой неразберихе под шальной выстрел попасть легче легкого.
Инстинкт самосохранения вопил во всю глотку, требуя поскорее вырваться отсюда и убраться куда подальше, да так, что совершенно лишил ее какого-то соображения. Проход к воротам почти освободился, до самих ворот, казалось, рукой подать, и Варька, подгоняемая естественным желанием очутиться как можно дальше от опасности, вместо того, чтобы спрятаться снова в своем укрытии да прикрыть дверь за собой, как была на четвереньках, так и рванула к свободе с резвостью таракана, удирающего от сапога.
– Куда? Нельзя! Стреляют! – сердобольные отроки попытались было остановить ее, дивясь такой прыти, но очумевшая баба уже ничего не слышала. Она рвалась домой! Домой – и умолить мужа, чтобы в ухо приложил, для пущего ума.
Алексей с высоты седла тоже с удивлением воззрился на весьма упитанную бабу в одной рубахе, довольно быстро семенящую на четвереньках по двору в его сторону. Когда та поравнялась с ним, он довольно вежливо поинтересовался:
– Чего ищешь, болезная? Потеряла чего?
Варька
