Смотри, я падаю. Монс Каллентофт

      Вильсон не приглашает Тима сесть.

      – Я не думаю, что с датчанином возникнут проблемы, а ты?

      – Нет, дело закончено. Яхта принадлежит стоматологу, датчанин все подписал.

      – Ему было больно?

      Это я скажу, только если ты пригласишь меня сесть.

      – Зубы у него целы?

      – Об этом сам его спрашивай.

      Взгляд Дилана Вильсона темнеет. Ему хочется послушать кровавую историю с мордобоем, он хочет, чтобы его развлекли, считает, что имеет на это право. Но Тиму не хочется его развлекать. Слабые воспоминания о притоке адреналина да боли в руке, когда он вмазал кулаком по черепушке датчанина, принадлежат только ему и больше никому.

      Кабинет Вильсона – отдельный анклав. Как Сеута[62] или Андорра. Он купил бюро Хайдеггера десять лет назад у какого-то австрийца и сохранил всю мебель в комнате, которая стала его личным кабинетом. Стиль интерьера лучше всего можно описать словами «современный Ближний Восток». Так может выглядеть гостиная в Катаре или в Эр-Рияде, где крик моды – это сочетание золота и дерева, напоминающего янтарь. Фарфоровый леопард на комоде, покрытом черным лаком и с инкрустациями из поддельных драгоценных камней, диван блестящей темно-коричневой кожи притиснут к стене. На торцовой стене висит бархатный гобелен: нимфа восседает в римской колеснице, запряженной зебрами.

      – У меня для тебя новое дело, – говорит Вильсон. – Немец. Богач. Он скоро сюда пожалует. Не хотел говорить по телефону, о чем идет речь.

      – Когда он обещал приехать?

      – Уже должен быть здесь.

      Звонок телефона на письменном столе, Вильсон отвечает. Следует разговор на свободном немецком. Вильсон кладет трубку.

      – Он сюда не успевает. Торопится к самолету и хочет, чтобы ты приехал на его виллу в Андрайч».