плоти, – сказала она. – Может быть, плоти несколько многовато, как на ваш вкус?
Ее клиент, Себастьян Торп Третий, не скрывая, разглядывал ее так, как он никогда бы не стал разглядывать мужчину. Ее это нисколько не задело, ничего подобного. Для нее это был просто факт. Все, что касалось Торпа, смердело деньгами: и словечко «третий» в конце имени, и сшитый на заказ костюм в тонкую полоску, и румяное лицо мажора, и гладко зачесанные назад волосы, как у дельцов с Уолл-стрит в восьмидесятые, и дорогущие запонки с быками и медведями[13].
Торп продолжал пристально разглядывать ее, – должно быть, кто-то ему сказал, что у него испепеляющий взгляд.
– Хотите проверить, какие у меня зубы? – спросила Елена.
Она широко открыла рот.
– Что? Нет, конечно нет.
– Уверены? Еще могу специально для вас покружиться.
Она покружилась.
– Как вам моя попа, впечатляет?
– Прекратите.
Офис Торпа был обставлен со староамериканским дурновкусием, все белое и хромированное, посередине коврик из шкуры зебры, словно специально для того, чтобы позировать на нем. Одни только понты, и больше ничего. Он стоял по ту сторону белого письменного стола, такого огромного, что под ним могла бы уместиться «хонда-одиссей». На столе – свадебная фотография в рамке, явно постановочная, на которой Торп в смокинге и с самодовольной ухмылкой стоял рядышком с крепенькой юной блондинкой, которая, вероятно, подавала себя в «Инстаграме» фитнес-моделью.
– Дело просто в том, что вы пришли сюда с самыми лучшими рекомендациями, – сказал Торп, пытаясь пояснить свое поведение.
Он имел в виду, что за свои деньги ждал существо несколько более элегантное, а не эту маленькую, пухленькую мексиканку не больше пяти футов от пола, в джинсах с высокой талией и простеньких туфельках. Такие парни, услышав ее имя, ожидают увидеть нечто вроде Пенелопы Круз или какой-нибудь стройной танцовщицы фламенко, а не эту похожую на уборщицу в пляжном домике коротышку.
– Джеральд говорит, что вы лучшая, – снова сказал Торп.
– И самая дорогущая, так что давайте ближе к делу. Как я поняла, у вас пропал сын.
Торп взял сотовый телефон, потыкал в него пальцем и развернул к ней экраном.
– Это Генри. Мой сын. Ему двадцать четыре года.
На снимке Генри был в синей тенниске, на лице неуверенная улыбка, как бывает, когда пытаешься улыбнуться, но настроения нет. Елена наклонилась, чтобы рассмотреть поближе, но разделяющий их стол был слишком широк. Тогда оба подошли к окну с потрясающим видом на реку Чикаго и центральную часть города.
Судоходная река на северо-востоке штата Иллинойс.
– Милый мальчик, – сказала она.
Торп кивнул.
– Давно он пропал? – спросила она.
– Три дня.
– Вы сообщили в полицию?
– Да.
– И что?
– Разговаривали со мной очень вежливо. Выслушали, приняли заявление,
Имеется в виду символ фондовой биржи – борющиеся бык и медведь.
