жители обычно знают, что есть что, даже если и ощущают неловкость в разговоре об этом. Когда темнокожий южанин говорит об амбициозном товарище: «Джо не может быть в одном классе с большими ребятами», мы чувствуем, что перед нами человек, понимающий реальное положение дел. Как и в случае, когда слышим от плотника: «Не люблю я говорить, будто у нас есть классы, но просто людям приятнее, когда рядом люди с таким же жизненным опытом». Его группировка людей по «схожему жизненному опыту» (бэкграунду), пусть и научно неточная, в сущности, ничуть не хуже, чем любая другая попытка описать, чем же один класс отличается от другого. Если вы чувствуете, что вам нет необходимости объяснять свои ассоциации, аллюзии и вообще все, что вы имеете в виду, скорее всего, вы говорите с человеком вашего класса. Это касается любой темы разговора – будь то бейсбольный матч между «Сан-Франциско Форти Найнерс» и «Лос-Анджелес Рэмз», жилой автофургон для путешествий, факультет или колледж (скажем, Крайст-Черч в Оксфордском университете), пиццерия «Мама Леоне», нью-йоркская фондовая биржа, пятизвездный «ВайнЯрд», мотоциклетные гонки «бахи» или закрытый мужской клуб Гарвардского университета «Порселлиан».
В этой книге я буду рассказывать о некоторых видимых и слышимых признаках социального класса, но в основном буду фокусироваться на тех, что отражают выбор. Это означает, что я не буду касаться вопросов расовых отношений или, за редкими исключениями, религии или политики. Раса видна, но ее не выбирают. Религию и политические взгляды, да, обычно выбирают, однако они не проявляются явно – кроме разве что случаев, когда на лужайке перед домом возведена часовня или на бампере автомобиля красуется наклейка. При одном лишь взгляде на человека вы не можете определить, «римский католик» он или «либерал», а вместо этого ваш глаз отмечает: «вручную расписанный шейный платок», «паршивая рубашка из полиэстера» ; ваше ухо улавливает слова «параметры» или «касаемо». Пытаясь разобраться с подобными индикаторами, я руководствовался скорее чутьем и ощущениями, а не каким-то методом, который можно было бы отнести к «научным» – полагая, вслед за Артуром Марвиком, автором книги «Класс: образ и реальность»6, что «класс… – слишком серьезная штука, чтобы можно было доверить его социальным ученым».
И особенно серьезна эта штука в Америке – потому что у нас здесь нет удобной системы унаследованных титулов, рангов и почестей, каждому поколению приходится заново определять иерархии. Наше общество меняется быстрее, чем любое другое на планете, и американец может оказаться в почти уникальной ситуации, зайдя в тупик в поисках ответа на вопрос, а какое, собственно, место он в нем занимает. Вещи, указывавшие на принадлежность к определенному классу в 1930-х годах – белые льняные высокие носки для гольфа, хромовые шейкеры для коктейлей, жилеты с белым кантом, – сегодня уже вряд ли (если выразиться аккуратно) помогут в чем-либо разобраться. Вращаясь в обществе стремительно меняющемся, а не традиционном,
