полочкам, все то, во что превратился мой мир? Я шестнадцать лет считала себя изъяном идеальной системы, а потом в один миг, оказалось, что идеальная система была сплошным изъяном.
Несмотря на то, что мир оказался иллюзией, женщины до сих пор верят, что иллюзия и есть реальный мир. Они надпивают варево из общей чаши, танцуют и взвывают в небо о своей печали. Что они видят сейчас, пропуская сквозь себя галлюциногенный отвар? Гекату? Дух проводника в царство Аида? Какая глупость… Вся эта жизнь, такая глупость…
Во что мне теперь верить и кому?
Неужели моя мать убила царицу? А Клиери… Моё сердце разрывается на части от попыток утрясти в сознании события последних дней. Это все не со мной! Нет-нет… Этого не может быть. Это все не взаправду. Сон. Страшный сон. Я вот-вот проснусь в холодном поту и смогу убедиться, что это лишь отголоски моей воспаленной фантазии. Но что если нет? Как мне теперь жить в новой реальности? А ведь придется…
Нас, как кур на забой снова везут на земли Ксалиоса. Детей и старейшин оставили на острове, под бдительным контролем вооруженных солдат. Согласно распоряжению Рейнса, я сижу в одиночной камере, недалеко от его каюты. Увидеть мать или поговорить с кем-либо из амазонок мне не позволили, говорят, что все контакты с «моим народом» будут возможны только после личной встречи с Марком Ксалиосом.
В связи с последними событиями, нам придется скорректировать некоторые условия союза и обсудить дальнейшее развитие взаимоотношений. Мы ведь теперь едины… От одной мысли о подобных переговорах у меня трясутся поджилки. Ума не приложу что такое переговоры, а уж тем более смутно себе не представляю, что значит быть лидером.
По прибытию меня, как зверя бросают за решетку в одиночную камеру. Судя по синему небу, что виднеется с малюсенького подобия окошка под потолком, камера находится под крышей. От нервов я всё время бью голыми пятами по полу и сгрызла почти все ногти. Глупая… Сняла ботинки на острове, а надеть обратно не представилось возможности, сразу волоком потащили на корабль.
Раздается звон сработки внешнего замка. Из коридора слышны оживленные голоса стражи. Один из них мне хорошо знаком.
– Открывай, ― приказывает Рейнс охраннику.
Меня подкидывает на месте. Уже несколько дней ко мне никого не пускали, только Анну, она приносила отвратительную похлебку раз в день, но говорить со мной ей было запрещено. В её глазах читалось сожаление, но никак не удивление.
– Эта камера может быть открыта только по особому распоряжению. Подобное распоряжение не поступало, ― сухо отказывает охранник.
– Я – твое особое распоряжение! ― рявкает Рейнс. Его голос отбивается от стен звонким эхом. Я вздрагиваю. ― Мне еще раз повторить приказ?
Озадаченный охранник подносит пропуск к стеклянной двери моей камеры, звучит соответствующий сигнал и дверь открывается. Рейнс смотрит мимо меня, но в то же время умело обшаривает с ног до головы глазами. На его лице проскальзывает
