время мы идем молча. Разглядываю свои ноги и ноги нового знакомого. Он идет босиком.
– У тебя что, обуви нет? – срывается с языка. И куда подевалась моя молчаливость?
– Есть, просто кое-кто посреди ночи заблудился и заставляет меня вести ее домой. Я не могу тратить бесценное ночное время на поиски обуви.
Кончики ушей горят.
– Да просто вся обувь в доме, а мама, если проснется, меня прибьет, – Гордей пихает меня плечом в плечо, и когда я поднимаю голову, широко улыбается. – Мы с твоей родней соседи. Тебе повезло, что ты меня встретила. Иначе блуждала бы в этих подсолнухах как минимум пару суток.
Когда мы выходим к дому, живот скручивает в тугой узел. Я не хочу возвращаться туда, но я должна. Ради Милы. Ради мамы. Ради себя.
– Иди, – Гордей кивает в сторону дома, – я уж с тобой не пойду, а то взрослые еще чего подумают.
Он разворачивается и скрывается так быстро, что я не успеваю его поблагодарить.
Обхожу дом со двора и сворачиваю к крыльцу. Оно освещено мягким теплым светом. На крыльце на скамейке сидит Тихон. Заметив меня, он встает и порывисто обнимает. Я не сопротивляюсь.
– Спасибо, что вернулась, Вера, – шепчет дядя.
Утыкаюсь лицом ему в плечо и позволяю себе позорно выплакаться.
6
14
Дядя вынес теплый плед и укрыл меня им; поставил таз с теплой водой и какими-то травами, чтобы мои ноги отдохнули после долгой дороги.
– Пей, – Тихон протягивает кружку с напитком. Пахнет ягодами.
– Что это?
– Компот. Ирма сварила перед сном.
Осторожно отпиваю. Глаза сами прикрываются от блаженства.
Свет первого этажа бьет нам в спины. Поблизости никого, вдалеке гавкает потревоженная кем-то собака.
– Прости, я не должна была этого делать.
Осторожно кошусь на дядю, боясь увидеть в его глазах осуждение, но он молчит и просто смотрит на меня.
– Это было глупо, – продолжаю. Раз Тихон меня не ругает, я должна как следует отругать себя сама. – И чем я только думала? Тупиц…
– У всех горе проявляется по-разному, – перебивает дядя, – тебе захотелось сбежать.
Разглядываю кружку. Он прав, это горе подтолкнуло меня к побегу. В здравом уме я бы никогда так не сделала. А еще в этом виноват мой эгоизм.
– Ты даже не спросишь, почему я сбежала? – допытываюсь я.
– Нет, если тебе от этого неловко, – дядя сдержанно улыбается, напоминая этим маму.
В полумраке, когда мужские черты лица не видно, Тихон похож на ее тень.
Отворачиваюсь, смахиваю покатившуюся слезу.
– Я испугалась, что вы с Ирмой свалите на меня заботу о своем ребенке. Вот, почему я убежала.
– А почему вернулась?
– Потому что не могу бросить сестру одну. Ей и так крепко досталось, когда умерла мама. Если я брошу ее сейчас, она меня никогда не простит.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст
