обладала умением отрывать ее от книг и побуждать расслабляться, флиртовать с парнями или отрубаться где-нибудь в углу на танцах.
Они проговорили целый час, ни на минуту не замолкая; а иногда даже говорили одновременно или смеялись так сильно, что у Каты начинали болеть уши. Кольбрун сказала, что звонила ей перед похоронами, и они перекинулись парой слов на поминках. В конце концов, решили встретиться в ресторане на следующей неделе (хотя было ясно, что до встречи так и не дойдет) и распрощались.
Ката не помнила, чтобы на поминках она с кем-нибудь разговаривала. И как ни старалась, не могла вспомнить первые дни после исчезновения Валы. Очевидно, она пережила сильное потрясение – но не так, чтобы от этого перемениться: по всем остальным признакам Ката выглядела, как всегда – совсем как ее пациенты в больнице, и ничто не свидетельствовало о том, что она позабудет все свои мысли, все события и движения. И все же случилось именно так.
Окончив телефонный разговор, Ката бродила по гостиной, открывала ящики, где хранились подставки под стаканы, кольца для салфеток и сервизы для званых обедов, которые они никогда не проводили, – а затем села у стола и огляделась вокруг. Если все ее ощущения один раз уже стерлись начисто, то где гарантия, что и сейчас не произойдет то же самое и что через несколько дней или недель она уже не будет помнить ничего из этого дня? Уборка квартиры, радио «Бильгья», разговор с Кольбрун – все это так же быстро канет в никуда…
Ката щурилась на свет в гостиной, который был каким-то ватным. Немного погодя пододвинула к себе стоявшее на столе блюдо с фруктами, рассмотрела их, ухватила апельсин и скатила его со стола. Тот соскочил с края – и стал падать, кружась так медленно, что ей показалось: он никогда не доберется до пола. Но вот он шлепнулся и замер. Ката толкнула его ногой и проводила взглядом под диван.
Когда она в следующий раз устроит генеральную уборку – если вообще устроит, – то обнаружит под диваном этот апельсин, но не будет помнить, как он туда попал, а решит, что блюдо с фруктами кто-нибудь задел и он сам скатился туда. При этом в глубине души она будет знать, что это не так, но исправить память не удастся – ведь все связи будут разорваны, сердце и мозг больше не будут работать в унисон, и, может быть, по-другому уже не станет. Такова жизнь в доме, где поселяется горе; таков колун, отваливающий человека от самого себя.
Несколько дней спустя раздался звонок в дверь. Ката осторожно выглянула на улицу из окна кухни, потуже затянула пояс халата и открыла. На пороге стояли мужчина в пальто и седая сотрудница полиции в униформе. Мужчина представился как Хильмар, а женщина – как Сигрун. Ката впустила их, сощурила глаза на женщину и спросила, не встречались ли они раньше.
Та кивнула.
– Я приходила сюда в первый вечер, чтобы объяснить вам, чем мы занимаемся.
– Мы не помешаем? – спросил Хильмар, и Ката смутно припомнила, что раньше тоже видела его улыбчивую
