ней по какому-то делу. Смешно. У него своя семья, свои покойники родители, туда и дорога ему.
Варлам шагнул к столу, чтобы потушить сигарету. Барсик от неожиданности присел, поджал уши, напрягся, но через секунду после того, как деверь вернулся обратно к двери, продолжил хрустеть кормом. С явным вызовом.
– Разбаловали котяру, – заметил Варлам. – Корм. Город что ли здесь? Кот, он что? Питается со стола, чем бог пошлет. Или мышами. А тут! – Деверь хрипло засмеялся, тряся головой.
Снова этот снисходительный тон. «Разбаловали» – на неё намек. Она, дескать, чудит.
– А чего такого я животному дам с нашего стола-то? Каши пшенной? – спросила Валентина, переходя в атаку. – Ему витамины нужны, вещества всякие. Сам говоришь о суевериях, а сам как старый пень рассуждаешь. Своих котов и корми всякой дрянью!
Варлам ошарашенно заморгал. Шутил, дескать, ты чего? Валентина бросила на него злой взгляд, который показался ему взглядом ведьмы; встала, налила из банки кипячёной холодной воды, выпила и пошла мимо – в прихожую.
– У меня и кота-то нет, – услышала она за спиной.
– Заведи. Может, научишься на старости лет любить кого-то, кроме себя, – бросила Валентина, испытывая почти ярость. Резким движением она сорвала с крючка мужнину штормовку, запахнулась в неё, накинула капюшон.
– Ты куда это? – спросил Варлам.
– В уборную.
– Да чего ты взбеленилась. Я чего? Только пошутил.
Валентина повернулась к нему, держа на весу один резиновый сапог. В груди у неё кипело, хотелось высказать все-все, о чём мечталось много лет, но в глубине души она понимала: какой смысл? Не время сейчас и не место. Им надо держаться друг за друга, ведь впереди только мрак, через который ещё предстоит найти дорогу. Поодиночке пропадут.
И всё же злые слёзы, как Валентина ни старалась подавить их, пришли; противно защипало в носу, и задрожала нижняя челюсть. Сама себе она показалась капризной маленькой девочкой, решившей сорваться на отца за какую-то давнюю обиду. И хотя говорила себе прекратить немедленно, взяться за ум, выпалила:
– Я думала, ты пришёл мне помочь, а ты усмехаешься. Кота моего оскорбляешь и меня в моем доме. Это мой дом, ты помнишь? Мой дед его построил! А Барсик – это мой кот, и я его люблю! Я его маленьким комочком взяла, тёпленьким, беззащитным, ты не видел, каким он был! Пищал, как ребёночек, хотел тепла и любви. Ты понимаешь, каково это? Ну? Я кормила его с маленькой ложечки. Он спал у меня на груди и сопел, как малыш! Я ему мамой стала. Так что, теперь я Барсику из-за тебя корма пожалею?
Слыша её крик, кот отошёл от миски, затем на полусогнутых лапах убрался во мрак большой комнаты. Знал он этот хозяйкин тон.
Валентина осеклась. Посмотрела на сапог в своей руке. Согнулась, начала натягивать его на левую ногу.
– Валь, ну ты… извини. Я шутил же… – пробормотал Варлам, багровея. – Зачем сразу?..
– Сразу! Сразу! Не сразу! Почему, когда мне больно, ты ещё считаешь, что должен обязательно оттоптаться на моем
