паренька звали Юра.
– А это Маэстро, – сказал Шеф, – на имя он все равно не отзывается.
Маэстро на секунду оторвался от паяльника, услышав свое имя.
– Все, что стоит на этой сцене, сделано этим народным умельцем…
– Без единого гвоздя, топором! – оказал Маэстро и отвесил поклон.
Аромат цветов нашего двора вперемешку с едким запахом лака заполнили сцену.
– Может, ты хочешь послушать, на что мы способны? – спросил Шеф, когда церемония знакомства подошла к концу. Я не возражал.
– Тогда валяй сюда! – крикнул мне Маэстро. – Там обалдеешь о непривычки.
Спускаясь в зал, я увидел сидящих на последних рядах двух поклонниц ансамбля. Они говорили без умолку и жевали резинку. Вид их максимально приближался к фирменному. Выщипанные брови, атласные косынки, яркие губы. Умолкнув на несколько секунд, чтобы проводить меня взглядом, они, после моего приземления на изрезанный перочинным ножом стул, продолжили свои дебаты.
Генка дал отсчет палочкой о палочку и, на сцене заиграли.
Я терпеливо ждал. Было очень громко и мало понятно, на каком языке. Мои познания в популярной музыке остановились в начале семидесятых, на классических «Beatles» и тех, кто шел за ними. Парни же играли тяжелый рок. Во всяком случае, они так думали. Эта музыка прошла мимо меня. Гремели барабаны и огромные ящики колонок, казалось, разваливались по швам.
– Hard rock, – сказал Маэстро, причмокнул языком и подмигнул мне.
Я неопределенно улыбнулся. Наконец все смолкло. Это произошло неожиданно, будто в моторе огромного тягача закончился бензин. Он сначала завывал на последних каплях горючего, потом чихал, и, наконец, умолк, но грохот выхлопов остался в ушах надолго.
Микрофоны и телекамеры были направлены в мою сторону. Даже поклонницы во второй раз прекратили щебетать, и я почувствовал у себя на спине взгляды их прозрачных глаз. Я держал паузу. Вибрировали тарелки на подставках, рассеивались табачный дым и пыль, как после боя.
– Вполне прилично, – успел произнести я.
Договорить мне не дали. На сцене все, как по команде, начали кричать. Кричали, обращаясь ко мне, что на такой аппаратуре можно играть только про оленей, а никак не «рейнбоу» или «рен-болл». Я так толком и не понял, что именно. Потом доказывали друг другу, что сбивку надо делать вот так!
Ту дум тум тум тум, а ни как не «тудуду дум тум тум!»
Что в басу все-таки «ре», а не «ля»!
Что фоно можно выбросить на свалку вместе с каким-то Евдокимычем. И еще многое другое, чего я так и не разобрал.
Потом обо мне и вовсе забыли. Я даже обрадовался этому. У меня появилось время еще раз все обдумать. Большой барабан духового оркестра ухал совсем рядом. Я видел мокрые от пота спины и мятые брюки музыкантов, когда они поворачивали за угол. Трубач с пластинкой в голове делал тремоло и все время оглядывался, будто ожидая,
