Солнце долго краснеет на закате. Все волшебные названия долины разворачиваются перед тобой – Мантека, Мадера, все остальные. Вскоре спустились сумерки, виноградные сумерки, пурпурные сумерки над мандариновыми рощами и длинными полями с дынями; солнце цвета давленого винограда, залитого красным бургундским, поля цвета любви и испанских тайн. Я высунул голову из окна и глубоко вдохнул ароматный воздух. Это было самое прекрасное из всех мгновений. Придурок был тормозным кондуктором на Саутерн Пасифик и жил во Фресно; его отец тоже был тормозным кондуктором. Он потерял палец на оклендской сортировке, переводя стрелку, я не совсем понял, как. Он довёз меня до Фресно и высадил к югу от города. Я пошёл глотнуть колы в небольшую бакалейную лавку у путей, и вдоль красных вагонов прошёл меланхоличный армянский юноша, и в этот момент загудел локомотив, и я сказал себе: да, да, город Сарояна.
Мне надо было на юг; я вышел на дорогу. Меня подобрал мужчина в новом брендовом пикапе. Он был из Лаббока, штат Техас, и торговал домами на колёсах. «Как насчёт купить дом на колёсах?» – спросил он меня. – «Найдёшь меня в любое время». Он рассказывал о своём отце в Лаббоке. «Как-то вечером мой папаша оставил дневную выручку на сейфе, забыл опечатать. И вот что случилось – ночью пришёл вор, с ацетиленовой горелкой и прочим, взломал сейф, вывернул бумаги, переломал несколько стульев и ушёл. А эта тысяча долларов лежала прямо на сейфе, что ты об этом скажешь?»
Он высадил меня к югу от Бейкерсфилда, и тут началось моё приключение. Стало холодно. Я надел лёгкий армейский плащ, купленный в Окленде за три доллара, и побрёл по дороге. Я стоял перед мотелем, богато украшенным в испанском стиле, он сиял как алмаз. Машины проносились мимо, в LA. Я отчаянно голосовал. Было слишком холодно. Я простоял там до полуночи, два часа кряду, не переставая ругаться. Снова было как в Стюарте, Айова. Пришлось потратить чуть более двух долларов на автобус, чтобы проехать оставшиеся мили до Лос-Анджелеса. Я вернулся по шоссе на станцию в Бейкерсфилд и сел на скамейку.
Я купил свой билет и ждал автобус на LA, когда вдруг увидел, как милая маленькая мексиканская девушка в брючках прошла, перерезая мой взгляд. Несколько автобусов только что подъехали с большим вздохом воздушных тормозов и высадили пассажиров для отдыха; она вышла из одного из них. Её груди торчали верно и прямо; её маленькие бёдра смотрелись восхитительно; её волосы были длинными и с блестящим отливом; и её глаза были огромными и синими, с робостью внутри. Я хотел быть с ней в одном автобусе. Боль пронзила моё сердце, как и всякий раз, когда я видел девушку, которую любил, а она шла в противоположную сторону в этом слишком большом мире. Дежурный объявил автобус на LA. Я поднял свою сумку и встал, эта мексиканская девушка как раз сидела одна. Я рухнул прямо напротив неё и сразу начал плести интриги. Я был таким одиноким, таким грустным, таким усталым, таким трепетным, таким разбитым, что набрался храбрости, чтобы приблизиться к странной девушке, и действовал. Но даже в тот раз я провёл пять минут,
