style="font-size:15px;"> Только не сейчас! Шагит не мог остаться один. Он не готов к этому! Он всегда говорил, что первым должен умереть обязательно он. А она еще хотя бы лет пять поживет без него, в свое удовольствие, забудет о чердаке, о печке, без страха будет ходить и скрипеть половицами, смотреть по телевизору свои сериалы, которые так раздражали его…
Она умерла в ночь на семнадцатое июля на руках у снохи. Умерла, так и не придя в себя. Еще можно было потрогать жену, пока она оставалась по-человечески теплой. Но Шагит не приблизился к ней.
Днем были похороны. Солнечно, вся улица собралась. Даже Пистимия, оставив без присмотра свой самогонный аппарат, пришла проститься. Бывшие сослуживцы с завода, где жена проработала более сорока лет, какие-то ее подруги, приятельницы… Некоторые плакали. Но больше всего Шагита раздражали те, кто слезы сдерживал из последних сил. Он видел, что им по-настоящему плохо, смерть его жены для них утрата.
Могила была уже готова, отец с сыном спустились в нее и приняли тело – это было единственное прикосновение Шагита к своей мертвой жене. Им подавали доски, они расставили их, затем по очереди выбрались. Рабочие кладбища замахали лопатами, сделали бугорок и воткнули дощечку с номером. Рядом с могилой его матери было заранее куплено место. Шагит решил, что оно для него, и улыбнулся тому, что когда-нибудь ляжет рядом…
…Шагит жил один. Сам готовил себе обед, сам стирал. Внуки были теперь редкими гостями, да и дети тоже. Сын все же простил отца – приезжал, привозил продукты, помогал деньгами, ремонтировал дом. Очень редко приезжала дочь, готовила суп в большой кастрюле, махала мокрой тряпкой по полу, возила веником по половикам и отчаливала.
Огород превратился в унылый клок земли. Дом стремительно становился сараем. И Шагит старел вместе со своим хозяйством. Наперегонки они дряхлели, теряли достоинство, морщились, рассыпались…
Как и прежде, Шагит нашел единственно верный способ. В доме частым гостем стал его брат-говорун. Он появлялся в день пенсии, поил брата, а потом уходил с деньгами. Иногда снисходительно оставлял на оплату коммунальных услуг и даже на продукты. Шагит знал это, но все же ждал дня пенсии, ждал брата, прятал деньги в другое место, понимая, что они все равно будут найдены. Но зато в дом зайдет человек, можно будет разговаривать не только с котом. Видимо, брата слегка заела совесть, потому что месяца четыре его не было. Редкий приезд детей совпал с запоем. Когда Шагит трезвел, вокруг не было ни души. Только соседи, которые иногда здоровались с ним через забор. Одиночество, к которому он так стремился, тяготило его.
Шагиту казалось, что ворота совсем непрочные, что его хотят убить, что ночью в дом неизвестно каким образом пробираются черные люди. Чтобы защититься от черных людей-убийц, Шагит прятал под кроватью топор, просыпался ночью от собственного пьяного бреда, вскакивал, хватал топор, забивался с ним в угол, как волчонок, и рубил воздух со словами: «Я еще живу, я еще здесь, это мой дом!» Однажды он
