никого не пускали на вершину. Они понятия не имеют, что творится у подножья горы, они на все смотрят свысока.
– Ты хочешь сказать, что я ни в грош тебя не ставлю? Смотрю на тебя сверху вниз?
– Нет! – Я вцепилась в шелковые юбки. – То есть смотришь иногда, но неумышленно. Что поделать, ты родился на вершине горы, а я – у ее подошвы. Но неужели ты не понимаешь, что в твоих руках власть, которой у нас нет?
Я тяжело дышала, но, наконец-то высказав все, что во мне накипело, почувствовала себя легко и свободно.
– Но я пытаюсь помочь! Стараюсь поступать по справедливости с тобой и с кем бы то ни было в Галатии, лишь бы эта чертова страна не развалилась на части!
– Знаю! Но, черт побери, Теодор, неужели ты не понимаешь, что твои благие намерения – это дорога в ад? Складывается ощущение, что нам могут вначале что-то дать, а потом, – я втянула воздух, – взять и отнять!
Он внимательно оглядел меня: заметил смятый шелк, сжатый в моих кулаках, отчаянную решимость на моем лице.
– Я подумаю над твоими словами, – сказал он.
– Спасибо.
– На данный момент я более чем уверен – даже если они не захотят меняться, они не захотят вызывать и открытый бунт, так что Билль одобрят.
– Полагаю, – осторожно улыбнулась я, – как только Билль войдет в законную силу, они не будут возражать против реформ, дабы не раздуть пожар гражданской войны.
– Конечно, нет! – завопил Теодор в притворном негодовании. – Этому отребью только волю дай, они такого наворотят! Анархисты!
Я расхохоталась – настолько ловко Теодор спародировал генерала Вайтакера.
– А теперь – за работу. Впереди у нас великие дела и долгие вечера. – Теодор взял меня за руку. – И я так рад, что мы проведем их вдвоем.
7
Когда я открыла глаза, солнечный луч уже проторил золотую дорожку на одеяле. Теодор спал, волосы его рассыпались, закрыв лицо. Я тихонько высвободила руку из-под его головы, выскользнула из постели, накинула на плечи розовый шелковый пеньюар, который Теодор держал для меня в своей спальне, и на цыпочках подкралась к окну. За окном пышным цветом расцветал летний день: облачко студеного ночного тумана золотистой дымкой таяло над водной гладью порта.
Стук в дверь пробудил Теодора и заставил меня вздрогнуть.
– Входите, – сонно пробормотал мой нареченный.
Краска стыда выступила на моем лице – никак не могла свыкнуться с мыслью, что слугам известно, когда я провожу ночь с их хозяином. Я представляла, как они сплетничают обо мне на кухне или в кругу семьи.
Лакей величественно распахнул дверь и, избегая смотреть на меня в неглиже, провозгласил:
– Ваше высочество, пожаловала леди Виола Сноумонт.
– Виола? В такую рань? Да она в это время обычно седьмой сон видит, – засмеялся Теодор. – Если моя рубашка-баньян ее не смутит, пусть подождет меня в кабинете.
– Будет исполнено,
