быть, без надежды на возмещение в случае чего… А блокноты с ничего не значащими, на мой взгляд, записями поручил доставить своей ближайшей помощнице. Тут или психическая болезнь, или всё-таки логика, которую я пока не понял. Может выпить надо, чтобы разобраться? Не зря же он мне винца прислал…
Кассандру он знал очень хорошо, следовательно, рассчитывал, что она выполнит задание безукоризненно – и не ошибся. Она же полагает, что он не хотел, чтобы в этих блокнотах копался кто-нибудь, кроме меня… Может быть, тут конечно и скрыто что-нибудь неочевидное, но я других объяснений решительно не нахожу. Оставим пока это…
А Кассандра выполняет поручение, будучи уверенной, что везёт мне переписанные стихи и опостылевшие ей винные инструкции. Ничего интересного для неё в этих записях Петровича нет… Станет ли она рыться в этих блокнотах? Вряд ли. Точнее сказать сложно – я слишком мало её знаю, а вот Ветеран знал отлично и видимо был уверен, что заглядывать туда она не будет. И кто бы не спросил её, расскажет не больше, чем мне, причем совершенно искренне. Любые сыворотки и детекторы будут бессильны, а считыватели памяти покажут рецептуру настойки ореховой и не более того.
Следует же из всего этого, что блокнотики в глазах Ветерана имели ценность несравнимо большую, чем воспеваемый в стихах, переписанных чернилами и от руки напиток… Что ещё? Память у Кассандры не очень. Она смышлёная девочка, но очень плохо запоминает мелкие детали. Я посмотрел на часы – оказалось, что я в мастерской уже полтора часа. За окном густая осенняя темнота. В квартире было тихо… Интересно, как они там?
Я вернулся в гостиную. Анечка встретила меня сонными глазами – у нее не было сил даже сердиться. Кассандра же спала, время от времени глубоко и прерывисто вздыхая во сне. Будить её точно не стоило. Решение пришло как-то само собой.
– Оставайся сегодня у меня, пожалуйста… – шепнул я Анюте в симпатичное ушко.
Свобода слова
В редакции «Свободы слова» за предоставление широким слоям населения свежей, а главное, достоверной информации о чрезвычайных происшествиях, авариях и леденящих душу преступлениях, отвечали всего два человека – пожилой и опытный бывший спортивный корреспондент Григорий Жихарь и его юный коллега Аскольд Груздебулкин.
Могучий кряжистый Жихарь всю сознательную жизнь был и оставался страстным болельщиком, что в конце концов и погубило его карьеру. Для него было решительно невозможно изложить своё мнение о спортивном событии, будь то шахматный турнир или скачки, никак не проявляя своих предпочтений. Первое время он ещё как-то держал себя в руках, но чем старше становился, тем ярче проступали в его статьях и комментариях достоинства одних участников соревнования и недостатки других.
Популярность эмоционального Жихаря тем не менее росла, и редакция довольно долго закрывала глаза на то, что победившая в матче команда вдруг оказывалась «везучими мазилами» или «оптовыми скупщиками судейских бригад».
Однако
