– раз плюнуть, если умеючи, – сказал лис, с уважением поглядывая на рослого Рауфа. – На самом деле из вас обоих очень даже может быть толк.
– То есть ты хочешь остаться и пожить с нами? Я тебя правильно понял? – спросил Надоеда, вновь, как тогда в ночи, чувствуя таинственное родство с этим странным, лукавым созданием, которое, казалось, каждым своим словом и каждым движением ткало какую-то тщательно продуманную сеть.
– Насчет меня вы, ребята, не беспокойтесь. Я вас не объем, мне мяса много не надо – так, кусок перехватить… – Поднявшись, лис легко перебежал к выходу, выглянул наружу, под дождь, и сразу вернулся. – Мы, лисы, живем на бегу и не останавливаемся, пока не приходит Тьма. Тьма – хорошее дело; когда она приходит, то – поди-ка меня поймай!
– Значит, если мы тебя правильно поняли, ты нам вот что предлагаешь: мы с тобой делимся добычей, а ты за это учишь нас, как правильно жить, чтобы люди не увидели нас и не поймали?
– Вот-вот. Правильно говоришь. А не то Тьма быстренько вас накроет. Тот фермер все шкуры вам свинцом издырявит – и вот она Тьма, бултых!
Перекатившись на спину, лис подкинул в воздух кость овцы, поймал на лету и метнул Надоеде. Тот неуклюже бросился ее ловить и промахнулся на несколько дюймов. В раздражении он прыгнул к тому месту, куда откатилась кость, подхватил ее и оглянулся, ища глазами лиса.
– А я тут, сзади! – Оказывается, легконогий дикарь успел, точно тень, проскользнуть за его спиной. – Чтобы не маячить, папоротник спрячет. Будешь нюхать тропку – съешь овечью…
– Тебя как зовут? – спросил Надоеда.
Проворный лис, казалось, почти не касался каменного пола, скорее он невесомо парил над ним, словно сарыч – в воздухе над холмами.
Вопрос фокстерьера явно поставил его в тупик. В первый раз за все время их знакомства.
– Имя, – повторил Надоеда. – Как нам тебя называть?
– Ну-у… я как бы… типа того… – неуверенно пробормотал лис. Он попросту не понял вопроса, но сознаваться в том не хотел. – А ты, приятель, прикольный. Занятно с вами, ребята.
В старой шахте повисло молчание.
– У него нет имени, – вдруг сказал Рауф. – Так же, как не было его у мышки.
– Но как же они без…
– Опасная эта штука, имя. Кто-нибудь может им завладеть, а с ним и тобой! И попался! По мне, он просто не может позволить себе такую роскошь, как имя. Некому его этим именем называть. Он дикий!
По колючим дебрям перекрученного разума Надоеды вдруг огненным вихрем пронеслось всепоглощающее чувство покинутости. Вот, стало быть, и конец всем его заботам. Он тоже мог больше не отягощать себя именем, не ворошить прошлое, не задумываться о будущем. Ни сожалений, ни памяти, ни потерь! Страхи сменятся осторожностью и опаской, тоску вытеснит голод, вместо горя и душевных мук останется лишь телесная боль. Никому больше не придется открывать душу, он станет жить настоящим, тем единственным мгновением, которое настает и стремительно пролетает – точно муха, которую промахнулся схватить
