цифру.
Пара черных шаров, обнаруженных при подсчете, только добавила популярности диссертанту. При несомненно высоком уровне исследования черные шары не могли означать ничего иного, как появление завистников. Завистники же, как известно, – вернейший симптом преуспевания. Стало очевидно, что в науку пришло новое, серьезное имя.
Самого Ивана, правда, сильно смущала неопределенность с дальнейшим трудоустройством. Но здесь же, на банкете, решилось и с этим. Первый оппонент, проректор Плехановского института, предложил Ивану место старшего преподавателя на кафедре сельхозмашин. Осталось «задробить» результаты у дядьки, из-за болезни не присутствовавшего на защите, и – перебираться в Москву. Постылая тверская ссылка, похоже, подходила к концу.
Сразу после защиты, разгоряченный выпитым, весь в комплиментах и поцелуях (как сказал бы Вадичка, – возбужденный легким петтингом), Иван на машине одного из оппонентов доехал до Москвы, добрался до дядькиной квартиры. Требовательно позвонил. Умиленно услышал дробот босых ножек.
Таечка, в ожидании двоюродного брата-триумфатора, не спала. Потому, едва услышав звонок, как была, в ночной, до пят рубашке, бросилась к двери. Хотя за месяц до того в семье торжественно отметили Таечкины шестнадцать лет, совершеннолетие мало изменило ее. Она оставалась той же порывистой худенькой девочкой с распахнутыми глазенками, какой была и в десять, и в тринадцать. Торопясь, отперла засовы, ойкнула и обмерла: на пороге висела в воздухе огромная, составленная из многих букетов мокрая охапка, из-под которой торчали длиннющие ноги.
– Получай! – произнесла охапка, и в ту же секунду на завизжавшую Таечку обрушился водопад, заливший ее водой и цветами.
– Ванюшка, чертеняка, дай немедленно поцелую, – Таечка, выскочив из цветов, требовательно приподняла ручки и, подпрыгнув, повисла на брате. Он подхватил ее, подбросил осторожно, как подбрасывают большого плюшевого мишку, поднес к лицу, чмокнул в носик.
– В губы, в губы! – требовательно потянулась Таечка. Но Иван с изменившимся лицом вернул сестру на пол. Вслед за его взглядом Таечка скосилась на зеркало и – запунцовела: сквозь вымокшую ночную рубашку просвечивало голенькое тело формирующейся женщины.
– Подумаешь! Мог бы и не заметить, – бессмысленно прикрыв грудь руками, Таечка просеменила к своей комнате, на пороге обернулась. – Хоть и хам, а все равно поздравляю!
Она поспешно юркнула за дверь, тем более, что в коридор уже выходил сам Петр Иванович, с шеей, укутанной шерстяным шарфом.
Листопад-старший специально не поехал на защиту, дабы избежать кривотолков о протекционизме, – свежа еще была память об андроповских временах.
При виде дядьки племянник вытянулся, взбросил руку к несуществующему козырьку.
– Знаю, знаю! – дядя Петя с отеческой улыбкой полководца, обрывающего рапорт отличившегося в бою, замахал руками. – Проходи! Целовать не буду, чтоб не заразить. И даже о черных
