платье ползет вверх по бедрам. Не подозревая о том, что ее тело оголяется, она не одергивает платье. Я отвожу глаза.
– Мой метод работы, – говорю я, – очень напоминает альянс. Я прошу тебя регулярно приходить ко мне, усердно работать, уважать процесс и со всей энергией участвовать в нем, а также предупреждать регистратуру о том, что ты не можешь прийти на сеанс.
Она кивает.
– Как тебе такое? – спрашиваю я.
– Нормально. Я хотела бы дополнить анкету.
Алекса шумно роется в своем джинсовом рюкзаке и достает ручку. Она что-то пишет, потом возвращает мне анкету. Я вижу, что она заполнила раздел о медпрепаратах, причем заполнила другим почерком, не таким по-детски округлым, а взрослым, со связанными буквами, размашистым – все это свидетельствует об уверенности и творческой способности.
– Спасибо, – говорю я.
Мне интересно, на что направлены эти антипсихотические препараты? На нарушение мышления? На голоса? На галлюцинации? Может, на склонность к самоубийству? Я мог бы спросить, но вместо этого я даю процессу идти своим чередом. Первые сеансы не только влияют на укрепление ощущения безопасности, но и служат своего рода судмедэкспертизой.
Повернувшись к приставному столику, я наливаю себе стакан воды. Краем глаза я вижу, что рот Алексы открывается и закрывается, как у рыбы. Может, она хочет пить? Однако я удерживаю себя от вопроса.
«Пусть попросит сама, – думаю я. – Не надо делать за нее ее работу. Это лишает ее свободы воли. Пусть она сама придет ко мне».
Она сглатывает.
Я делаю еще один глоток и жду, не выразит ли она каким-нибудь образом свое желание.
Она улыбается.
– Спорим, вы человек, у которого стакан наполовину полон, да? – говорит она, не отрывая взгляда от стакана.
Я киваю.
– А ты?
– Тоже, – отвечает она, явно довольная.
Ее взгляд перемещается на картину.
– Вы думаете, что поможете мне? – спрашивает она.
– Трудно утверждать наверняка, – говорю я, но, как можно судить по стакану, я полон надежды.
– Неопределенность нервирует меня.
– Не сомневаюсь.
– Джозеф обычно говорил: «Мелкими шажками».
– Мудрый человек твой Джозеф.
Она улыбается.
– Он не был моим, – говорит она, – но он мудрый. И он переживал за меня. Я в этом уверена.
Понимая, что она не решилась попросить воды, я наблюдаю за тем, как она окольными путями возвращается к вселявшему в нее чувство безопасности Джозефу, ее прежней привязанности. Надежность того, что уже известно, гасит неопределенность, которую олицетворяю я. Должно быть, она думает, что я могу и отказать ей. Я считаю, что небольшой риск важен для нашей работы.
Она смотрит на ковер между нами. Одна ее туфля соскальзывает и повисает на пальцах ноги. Я обращаю внимание на гладкость ее оливковой кожи, на кроваво-красный
