посмотрел на меня своими тёмными глазами, в которых отчётливо читалась тревога и даже толика злости. Брови снова сползли к переносице. Он сильно стискивал зубы, отчего кости нижней челюсти и его без того острые скулы постоянно напрягались и выпирали. Чёрные ресницы то и дело вздрагивали. Отчего ему так плохо? Он сжал губы, но молчал.
– В чём дело? – не удержалась я.
– Я должен был подумать в первую очередь о тебе, – резко, не дав мне и рта закрыть, ответил он, словно бы только и ждал этого вопроса.
– Я не хотела ехать. Говорю же, всё в порядке.
И снова я его не убедила.
– Да неважно! – вскинул свободную руку он. – Если бы уехать было лучше, то неважно, хотела ты или нет.
– Но я бы не уехала! – настаивала я. – Ты же не уехал.
– Может, должен был! Взять тебя за руку, сесть в этот чёртов автомобиль и уехать.
– Но я же могу сама решить за себя! Ты берёшь на себя слишком много ответственности.
И зачем я это сказала? Боже, кто только тянул меня за язык? Я видела, как он опешил, не ожидая такого от меня. Зачем? Зачем? Не нужно было этого говорить.
– А что, не стоит? – его явно задели мои слова. – Мне не стоит брать ответственность за тебя?
– Прости… – опомнившись, тихо прошептала я, но он, кажется, не услышал.
– Может здесь есть другой человек, который подумает о тебе? Подумает тогда, когда ты сама о себе не думаешь. Тот, кто смог бы позаботиться о тебе. Я тебя не знаю, да, но у нас никого кроме друг друга здесь нет, – закончил он и снова отвернулся, с силой прикусив губу.
Теперь мне стало стыдно.
– Дилан, прости.
– Не надо, – остановил меня он, снова взглянув мне в глаза. – Никогда не извиняйся передо мной.
– Я не это хотела сказать, – стала оправдываться я.
– Неважно… Я понял.
Мне стало больно. В груди защемило. Мне хотелось приободрить его, только я не знала как. Слова не помогают, он им не верит или просто не хочет слушать. Но я не хотела, чтобы ему было так тяжело. Я взяла его ладонь обеими руками и прижала её к своей щеке. Закрыла глаза и стала прислушиваться.
Сначала он дышал так же резко и дёргано, как и в тот момент, когда говорил. Но как только Дилан ощутил ладонью тепло моей кожи, стук его сердца постепенно начал успокаиваться и замедляться. Мышцы расслаблялись, я чувствовала это, держа его запястье. Дилан тяжело выдохнул, прежде чем я поняла, что он перестал-таки себя винить.
Я услышала шум, открыла глаза и посмотрела в сторону множеств зазвучавших голосов. Первая группа людей поднялась на лифте к поверхности, и они с возгласами стали высыпать на улицу и оглядываться. Странное было ощущение, как будто я смотрю на них из кинозала, как будто я не с ними и не понимаю их. Я как-то отстранилась от их реакций, словно не понимала, что они чувствуют, хотя сама пережила это буквально полчаса назад. Но мне не хотелось думать о них и их чувствах. Мне хотелось
