и собрались вокруг них, чтобы погреться. Они тихо что-то обсуждали между собой, лица их были измотаны и отражали застывший страх. Чего они боялись? Неизвестности? Или теперь они боялись друг друга.
Постепенно образовались отдельные стайки людей. Те, кто были похожи между собой по взглядам, объединялись и сбивались в кучки беспризорных бедолаг. Другие же, были страшнее остальных, и их уже можно было назвать бандой. Они заняли самое большое из ближних строений, и к ним никто не решался подходить. Мы с Диланом обосновались возле зернохранилища, вместе с Колтэном, Эмилией и ещё тройкой человек.
В основном все молчали. Даже Колтэн больше не начинал первым разговор. Его разбитое до крови лицо обрабатывала Эмилия, а мы лишь с жалостью поглядывали в его сторону. Не знаю, почему мы решили остаться на поверхности, а не уехать на лифте в «безопасное» убежище. Знаю только то, что я не могла там больше находиться. Я лучше буду спать возле костра под открытым небом, чем снова спущусь в этот крысиный загон. Мне с лихвой хватило подавленности, которую я чувствовала там, внизу, пока искала Дилана, боясь, что я потеряла его навсегда.
Мы, конечно, могли бы начать придумывать новый план действий, но все уже были слишком измучены однообразными событиями, произошедшими всего за полдня. Можно было выплеснуть свою злость на Колтэна, который не догадался спрятать ключи от автомобилей, а таскал их везде с собой. Можно было плакать и биться в истерике, крича: «Как же так? Что мы теперь будем делать?». Можно было. Но все молчали, и продолжали задумчиво смотреть на оранжевое пламя костра.
Мне, в конце концов, надоела эта атмосфера безысходности. Я повернулась к Дилану и тихо сказала ему на ухо:
– Пойду пройдусь.
– Куда ты? – заволновался он.
– К полю. Я ненадолго.
И беззвучно поднявшись на ноги, я отряхнулась и как призрак скользнула в темноту.
Ночь была тёплой, лунной и невероятно тихой. Слышен был только треск огня и шушуканье людей позади меня. Но чем дальше я отходила, тем в более беззвучное пространство я погружалась. Чем дольше я шла, тем сильнее привыкали глаза к лунному свету, тонкой плёнкой укрывшему землю, и отражающемуся от травинок. Я подняла голову к небу и взглянула на белёсую луну. Она безразличным ликом взирала на меня в ответ. На душе мне сразу стало немного грустно.
Так я стояла, наверное, с полчаса, вдыхая терпкий ночной воздух глубже в лёгкие. Мне нравилось спокойствие и безмятежность природы. Некое смирение. Что бы ни происходило вокруг, природа всегда остаётся безмятежной. Это мы, люди, бегаем и суетимся. И так боимся за свою жизнь, что невольно напарываемся именно на то, что ей непосредственно может угрожать.
Смотреть вдали было в принципе не на что. Толи так темно было в городе, толи мои глаза так и не привыкли к темноте, но я почти ничего не видела у горизонта. А потому, вдохнув посильнее напоследок приятный воздух, я развернулась и медленно пошла в сторону
