готовила вкусную чесночную похлебку, заливала творог чесночным соусом. Она знала секрет чудесного снадобья, для него мы приносили ей таволгу, душицу, полынь, шалфей, гвоздику, дягиль, розмарин. Она все их смешивала и вымачивала в белом вине, прибавляя, само собой разумеется, и чеснок.
– Это снадобье защитит вас даже от чумы! – с жаром уверяла бабушка. И она объясняла нам, что оно носит название «зелье четырех злодеев».
– А почему его так зовут, бабуля?
– Давным-давно это было, тогда многие люди – и мужчины, и женщины, и даже маленькие дети, совсем такие, как вы, – умирали, как мухи от чумы; в ту пору жили четыре злодея, они входили в жилище зачумленных, душили их и уносили все, что могли…
– Но если все умирали, почему злодеи не хотели ждать их кончины?
– Потому что этим злодеям не терпелось разбогатеть. В жизни так часто бывает: люди не хотят дожидаться решения Господа Бога.
– Разве Он всегда все решает?
– Только Он. Повелел же Он в своих десяти заповедях: «Не убий», а не то попадешь в ад.
– И все четыре злодея очутились в аду?
– Ну… этого точно никто не знает. Дело в том, что благодаря им удалось спасти много больных. Ведь никто не решался входить в дома зачумленных. Никто, кроме этих злодеев. Когда их схватили, то обнаружили, что они натирались каким-то чудесным зельем, и тогда им сказали, что, если они откроют его секрет, их не пошлют на виселицу. С тех пор секрет этот передается от отца к сыну и от матери к дочери, потому-то и я его знаю. Когда подрастете, я его вам тоже открою. Он любых денег стоит.
– Как ты думаешь, Господь Бог простил этих злодеев?
– Конечно. Он-то и внушил судьям, что их надо помиловать.
– Стало быть, злодеи попали в рай?
– О, это было бы слишком! Скорее всего, они в чистилище.
Однако «зелье четырех злодеев» оказывалось бессильно, когда папа впадал в уныние. Мама говорила: «Опять война на него навалилась».
Я не раз слышала, как он рассказывал о войне. Это было ужасно! Понятно, почему его порой охватывала тревога. Мне тоже хорошо знакомо это. Я узнала ее гораздо позднее, когда стала, как говорят, известной. Но вели мы себя при этом по-разному. Папа тогда не выходил из дома и сидел не шевелясь. Я же, напротив, в такие минуты должна непременно что-то делать, двигаться, выходить на улицу… Словом, мне нужен внешний толчок, чтобы одолеть оцепенение: нечто подобное испытывает кинооператор, когда слышит, наконец, команду режиссера «Мотор!». И я начинаю действовать…
Рассказы о войне нагоняли на меня страх. Помнится, в день смерти Папы Иоанна XXIII над Авиньоном разразилась небывалая гроза. Я металась, как майский жук, и вопила:
– Война началась! Началась война!
– Да нет же, люди тут ни при чем, – успокаивала меня мама. – Это небесный гром…
Когда папа оставался дома – потому ли, что болел,
