предо мной на коленях, потом обнял, прижал мою голову к своей широкой груди, а я продолжала всхлипывать, орошая его рубашку горячей солёной влагой своего горя.
– Прости, что втянул тебя.
– Нет, – я отстранилась, наконец. – Ты не виноват. Это я вела себя как последняя…
– Ты молодец. Так держалась!
– Я вот одного не понимаю, – окончательно перестала плакать, вытерла глаза. Выглядела, наверное, ужасно! – Почему на НЕГО музыка не действовала? Пока писал, наслушался бы вдоволь.
– Он же уйти хотел, чтоб не слышать. Значит, действовала. А писал – так то ж программу, нули-единицы. Сама по себе программа и сама по себе мелодия безвредны. А вот симбиоз!.. Надо ж так скомпоновать! Чтоб человека убить.
Он покачал головой.
– Изощрённая месть!.. А мотив стар как мир – деньги! Или женщины. Или и то и другое. Скучно.
– А Подольская дала разрешение на повторное исследование?
– Нет. Только теперь её согласия не потребуется, потому что она по делу будет проходить как соучастница. Берг записал для неё диск с мента-графической программой, дал послушать. С неё-то как с гуся вода – она ноту фа от си не отличит – полное отсутствие музыкального слуха. А у супружника с этим оказалось всё в порядке. Диск Берг потом забрал и уничтожил. Знаешь, каким образом?
– Разбил? – предположила я.
– Ха! Тундра ты! Диск с голографической матрицей можно восстановить по миллиметровому осколку! Нетушки! Самый надёжный способ – в микроволновке прожарить.
Он хохотнул.
– Вони только потом!.. Слушай, а давай сходим, знаешь, куда? На концерт балалаечников. Я афишу видел. Там среди прочего штука есть такая – бас-балалайка, огромная, с письменный стол. Представляешь, как круто! А главное – только одна музыка, чистый натуральный звук и никакой компьютерной чертовщины!
– Отвези меня домой, Серёж, – устало попросила я.
* * *
Настроение совершенно гнусное. Ничего не хочется делать. Только жалеть себя и рыдать в подушку. Уже несколько дней пребываю в депрессии, но думаю, дело не в колдовской музыке. Не так уж долго я её слушала. Дело в другом… А значит, пройдёт.
Мы с Милкой пьём кофе.
– Как поживает твой физик?
– Да ну его! – отмахивается Милка и откусывает пирожное. – Кроме торсионных полей не знает ничего, и ничего ему не интересно. Скукота и никакой романтики. А у тебя как? С твоим?
– Никак, – смотрю в окно на бесконечный дождь. – Не мой тип. Как оказалось.
– Ну и правильно, – неожиданно соглашается подруга. – Мы тебе – ого! – какого найдём! Лучшего из лучших! Самого красивого!
В дверь просовывается взъерошенная голова Дрошнева.
– Девчонки, можно к вам? Мама пирог испекла…
И улыбнулся. Виновато-виновато.
Егерь
– Девчонки! – Серёга Дрошнев, взлохмаченный как всегда и как всегда вид имеющий обладателя великой тайны уровня не ниже всепланетного, прервал наш ежеутренний кофейный
