снега, увязать ногами в снегу на маленьких улочках, ласково заглядывала вечерами в окно фиолетово-рыжим небом, отсвечивающим фонари.
Таня жила на маленькой съёмной квартире в двух кварталах от Агаты, с окнами во двор, в серых скучных многоэтажках с видом на пожухшие рябины и край стереотипного магазина, в котором всегда можно было найти просроченные товары. В шкафу у неё жило две песчанки, Варежка и Шики, а вид был тот же, что у Агаты – на высокие красные университетские общаги.
Таня не знала, что делать со своей жизнью. Ей казалось странным, что в учебниках для детей всё написано так просто и лаконично.
– Кто твой папа, Вася?
– Мой папа сталевар.
Папа – сталевар. Как будто это такой человек, который может быть только папой Васи и сталеваром. Надёжный, крепкий, как вросший в землю пень. Кто ты, папа Васи? Я сталевар. Я родился с желанием варить сталь. Я рос, мечтая о том дне, когда я поступлю в сталеварительный техникум и помогу нашей великой стране, прочно сваривая сталь. Я хожу на работу и варю там сталь. А потом прихожу домой и помогаю Васе учить уроки, глажу его своей грязной сталеварительной перчаткой по белобрысой голове, ем свой суп и ложусь спать прямо в каске и промусоленном рабочем комбинезоне. Понимаете, я – сталевар.
В маршрутках Таня тайком разглядывала людей и находила их непрочными, многогранными, удивительными. Кем была та девушка в летнем платье и ярко-красной кофте, которую Таня так хотела сфотографировать? Солнце падало на её щёку, делая её из персиковой яркой и засвеченной, как на старой фотографии, а её прямые светлые волосы казались такими красивыми, нежными и невинными. Кто ты, девушка? Было сложно представить её с табличкой профессии, она казалась удивительным персонажем из сна, незнакомкой с картины. Может быть, у этой незнакомки были тайны, были свои любимые духи, нежные воспоминания, дорогая сердцу плюшевая игрушка. Как хорошо, если человека можно определить одним словом. Как сложно, когда человека хочется расспрашивать о том, кто он, вопрос за вопросом, и, даже получив ответы на все вопросы, так и не узнать о нём ничего.
Таня хотела, чтобы пришёл бы кто-нибудь простой и внятный, и сказал ей: «Мой бог, Танюха, это ты! Ты же продавщица овощей на рынке/лучший дворник этого города/прирождённая няня для детей/будущий писатель, в твоей биографии сказано, что ты станешь знаменита только через пять лет отказов, ты, главное, не дрейфь».
Но проблема была в том, что она могла быть, кем угодно. События врастали в памятники или развеивались прахом только после их совершения. Иногда Тане казалось, что она шла, и её следы каменели, становились нерушимыми. А если она стояла, следов не было. Вот так всё просто. Ты оступишься, упадёшь, и останутся окаменевшими следы твоего позора, следы от твоих коленей. Правда, если ты пройдёшь далеко, будет неважно, как ты упала несколько километров назад. Это будут помнить только те, кто так и остались где-то там, далеко позади.
Сейчас
