окно.
– Ну-с, – Анатолий Иванович открыл тетрадь и взял ручку, – если мама не знает, что говорить, давай тебя послушаем. Тебе есть что сказать? Как этот месяц провел?
– Нормально, – сухо ответил я, понимая, к чему ведет этот хитрый дядька. Рано или поздно я сорвусь, и он поймает меня на вранье. И, как обещал в прошлый раз, положит в больницу к той девочке. Главное не сорваться! – А как та девочка поживает?
– Какая девочка, – не поднимая глаз от тетрадки, спросил Анатолий Иванович, – ты про кого спрашиваешь?
– Ну, та, – завертелся я на стуле, вспоминая ее имя, – которая бабушку хочет съесть.
– Бабушку съесть? – удивленно спросил Анатолий Иванович. – Какую бабушку?
– Алиса! – вспомнил я имя девчонки с бантом, которую видел в больнице месяц назад. – Мы с ней в песочнице игрались! Вы не помните, что ли?
Анатолий Иванович отложил тетрадь в сторону, скрестил руки на груди и усмехнулся.
– Надо же! Помнишь. Вы, мама, можете выйти! Мне с вашим сыном один на один поговорить надо, – каким-то глухим голосом сказал он, – идите!
– Хорошо, – словно из-под гипноза, сказала мама, – я за дверью буду.
Оставшись вдвоем с врачом, я немного оробел. Высокий, в очках, похожий на лысую гориллу, врач приоткрыл окошко и закурил, выпуская дым в окно.
– А что тебе Алиса? – спросил он. – Ты почему про нее спросил?
– Запомнил просто, – пожал я плечами, понимая, что лучше отвечать коротко. Ну не будешь же действительно говорить врачу, что девочка Алиса запомнилась не просто и календулу называть ноготками ты решил неспроста. Алиса вызывала интерес. И не потому, что хотела съесть бабушку, а потому, что смотрела не так, как другие. Она смотрела оценивающе. Будто бы изучала твое лицо, скользила по нему, считывая все неровности, впадинки и родинки. Я так на букашек смотрю. Веточкой расправляю им лапки, на спину переворачиваю и смотрю. Так и Алиса смотрела на меня – словно я букашка!
– Запомнил, значит, – прищурил глаза Анатолий Иванович. – А не врешь ли ты часом?
– Каким часом? – не понял я.
– Таким часом! Что ты в Алисе увидел? – щелчком отправив докуренную сигарету в окно, спросил Анатолий Иванович. – Если честно не скажешь, то все! Понял?
– Что все? – вновь не понял я.
Анатолий Иванович вплотную подошел ко мне и, подняв за подмышки, пристально уставился мне в глаза. С минуту он разглядывал меня, и я все понял. Взгляд его был такой же, как у Алисы. Точь-в-точь! Только смотрел он на меня не как на букашку, а как на засушенную букашку, которую уже прикололи к листку альбома. Разница была невелика. Просто у Алисы я был живой, а у Анатолия Ивановича уже мертвый и интерес мог вызывать лишь с точки зрения экспоната коллекции. Мурашки побежали по моему телу, и я задрыгал ногами.
– Значит, вот что! – опустил меня на землю Анатолий Иванович. – Слушай меня внимательно. Слушаешь? – он вновь закурил сигарету, но уже не у окна, а сидя за столом.
– Да, –
