держала.
Я тогда так ничего и не понял.
Ожидая ужина, незаметно отщипываю небольшие кусочки хлеба и бросаю себе в рот. Наконец дед Платон усаживается во главе стола и тянет руку к миске. Черпает суп ложкой. Несёт её над куском хлеба и пробует содержимое. Мы начинаем есть. Щи едим, но мясо, мелкие кусочки которого плавают по всей миске, не трогаем. А они так и норовят попасть ко мне в ложку. Я не удерживаюсь и первым ем мясо. Дед видит, как я жую кусок, с улыбкой облизывает ложку и бьёт мне ею по лбу, приговаривая:
– Опять вперёд батьки в пекло лезешь!
Мне больно и обидно, но я молчу. Понимаю: порядок есть порядок, и не мне его нарушать. Дед взял кусок мяса. Теперь можно и нам.
Напоследок пью парное молоко. Целую кружку. Оно отдаёт на вкус горькой степной полынью. Всё равно приятно. Иду спать. Взрослые остаются сидеть за столом. А мне с рассветом на рыбалку. Ребята приходили, звали…
– Вставай, рассвело! – толкает меня бабушка.
Я встаю и выхожу на улицу. Утренняя прохлада слегка обжигает тело. Иду за дом, к огороду. Специальных туалетов в Липовке никогда не строили. Всё, что по «нужде», – это за домом. Тут же куры всё склевывают, из-под тебя вырывают…
Умылся. Глаза раскрылись окончательно. Завтракаю кислым молоком и хлебом. Бабушка жарит яичницу. Не успеваю доесть, а ребята уже свистят за окном. Вскакиваю, хватаю с вечера приготовленные удочки и к друзьям. Я городской, и поэтому мои удочки сделаны из бамбука. У пацанов – хлысты из ивы. Всё как у отца в детстве. Только суровая нитка заменена на леску и крючки из магазина. Поплавок – та же пробка от бутылки. Товарищи шлёпают по дороге босыми ногами. Я в сандалиях – и здесь городской.
Пройдя по деревне, спускаемся оврагом к Сюверне. Солнце встало, деревенские гонят на пастбище овец и коров. Пасут скот по очереди, домами. Дед говорил, что завтра мы с ним погоним. Пасти два дня. День за коров и день за овец. Пойдём вдвоём, вряд ли он возьмёт кого-то из дочерей.
Дошли с ребятами до реки, и я, как был в сандалиях, лезу в воду. Зачем их снимать, чтобы потом снова обувать! Нелогично. Холодная вода обжигает ноги. Река в этом месте мелкая. К обеду деревенские пастухи пригонят скот. В жару животные отдыхают у воды, а мы тут рыбачим. Пескари на перекатах клюют один за другим. А в омутах, за стойбищем, много другой рыбы: окуни, голавли, плотва.
Отец рассказывал, что река в войну всю деревню рыбой кормила. Бабы с бреднем пройдут по реке, от деревни до Крюкова родника, – воз рыбы. Потом на всех рыбаков делят. И сейчас рыбы хватает, хотя и поубавилось. По берегам бьют родники. Чистая вода струится ручейками в Сюверню, от этого река прозрачная, камни на дне видно. За рекой растут сосны. Высокие-высокие. Их всего несколько штук. Когда-то, до революции 1917 года, там в усадьбе жил местный помещик. После революции всё разрушили, только сосны и остались. А был и сад фруктовый. И какой!
Теперь сада нет. Сохранился только старый мельничный пруд, а на его берегу фундамент водяной мельницы. Люди рассказывают,
