style="font-size:15px;"> – Спроси Платона.
Я посмотрел на деда. Он кивнул.
– А банда?
– Главарь у них, правда, был не из нашей Липовки. Шохиным звался. Продал его лучший друг.
– Как?
– Может, в другой раз расскажу?
– Спать совсем не хочется.
– Я точно не помню, когда банда у нас в округе образовалась. Только голодно тогда в деревне было. Я сама, внучок, три раза с голода пухла. Первый раз в революцию, второй раз в коллективизацию, третий после Отечественной войны. В городах люди кое-как жили, а нам совсем плохо было. Курица есть – несётся, не несётся, а яйца государству сдавай. Налог! А ещё молоко, масло, мясо, хлеб и всё остальное, что ты имеешь. Сами с детьми траву-лебеду ели, а план по заготовкам выполняли. Попробуй не выполни! Это после войны банд никто не организовывал. А вот в коллективизацию Шохин создал. Да она и не банда была вовсе, так, мужики деревенские, те, которые советскую власть признавать не хотели. Тут и бунтовали. Да разве против солдат им устоять было? Банду разбили, а Шохина не поймали. Удрал он от солдат и спрятался. Друг его лучший в тюрьме и заявил: «Отпустите меня, я вам его голову принесу». Поверили ему и отпустили. Он в деревне и объявился. Нашёл атамана. Тот другу рад. На радостях решили овцу зарезать. Шохин овцу взял и ноги держит, а другу дал саблю, чтобы он лыка с ивы надрал ноги овце перевязать. Тот шашкой – раз! – и голову Шохину снёс. Обернул тряпицей и в сельсовет принёс. Больше его в деревне никто и никогда не видел.
– А это правда?
– Кто его, внучок, знает, где правда, а где ложь. Но народ рассказывал, я слышала и тебе пересказала. Много разного на деревне говорят, сейчас всего и не вспомнить. Меня и твоего отца в войну чуть не расстреляли, а ему ведь всего ничего было. И не только нас, а всю нашу семью. Когда немцы к Волге вышли под Сталинградом, они должны были фронт прорвать и дальше в нашу сторону наступать. Так какой-то умный начальник приказ отдал – всех неблагонадёжных ликвидировать. А мы же из раскулаченных, значит, потенциальные предатели. Нас в телегу и в овраг повезли. Спасло то, что немца вовремя от Волги погнали, а мужики наши в это время за Родину кровь проливали. Так-то, внучок. Только ты никому не рассказывай, это я тебе по секрету.
– Не буду, баб. Зачем мне это? Я об этом от отца уже слышал. Думал, что неправда.
– Зачем ему врать. Он маленький был, а помнит. Такое долго не забывается. Он и голод послевоенный помнит, и как первый раз радио увидел. Всё тогда заглядывал, где же там человек спрятался. – Бабушка концом платка смахнула слезу.
Ночью я спал очень плохо. Снилось мне что-то очень страшное. Я закричал и проснулся.
– Ты чего, – баба Марфа лежала рядом, – испугался?
– Наверное. Больше не усну.
– Тогда вставай, утро уже. Я с Любой на свёклу сахарную пойду. На прополку. Они сахара больше получат, и нам с тобой хорошо. Мы на варенье возьмём, и Платону на самогон останется.
– Можно с тобой?
– Нет уж. Свёкла для тебя тяжела. Иди на речку, отдыхай…
И снова я бегу
