несвойственное нам неловкое молчание, подвигаю её к краю кровати, а сам осматриваю комнату. – Где там твоя мазь?
– На подоконнике. Найдёшь по запаху.
Подхожу к окну, где стоит стеклянная банка с вязкой массой отвратительного болотного цвета, и сразу понимаю, о чём говорит Никс.
– Боже, только не это… – теперь стонать начинаю я, ещё с детства помня пахучий запах бабушкиной целительной мази.
– Да, да, именно она, – с тем же брезгливым выражением лица подтверждает Никс. – К выходным мне нужно вернуться на работу. И так пришлось взять отгул на несколько дней, так что выбора у меня нет – надо мазать.
– Выбор есть всегда, Никс. Может, это хороший повод бросить работу в клубе? – я вновь начинаю старую балладу, но в этот раз стоит мне только подумать о том, что Никс каждую ночь танцует перед сотнями чужих глаз, виляя своим сочным задом, я ощущаю, как десятки острых иголок вонзаются в грудную клетку. Я никогда не одобрял её работу в клубе, но сейчас она меня прямо-таки бесит. Даже не сразу ощущаю, как от внезапно вспыхнувшей злости чересчур сильно сдавливаю банку в руках. – Я не хочу, чтобы ты там работала! – твёрдо заявляю я до того, как успеваю обдумать.
Но она смотрит на меня совершенно спокойно, и мои слова её нисколько не удивляют, так как слышит их далеко не в первый раз.
– Я тоже много чего не хочу, Остин, но есть такое слово «надо», – ровно отвечает она и тянется к зловонной банке в моих руках.
– Не трогай, я сам! – говорю, открывая крышку, и еле сдерживаю слёзы от едкой вони. Вот оно – лучшее лекарство – не только от ран и ушибов, но и от каменного стояка и вообще всех остальных ненужных мыслей.
– Раскрой ладони, – требую я, пытаясь не дышать, и Никс сразу же выполняет.
Медленно, стараясь не причинять лишней боли, я покрываю мазью её порезы на руках, обильно смазывая места, где полностью стёрта кожа.
Сколько раз за долгие годы нашей дружбы я точно так же смазывал её синяки, царапины и другие побои?
Не сосчитать!
Но почему-то сейчас я чувствую себя будто не в своей тарелке, словно делаю это в первый раз с совершенно другой Николиной, которую совсем не знаю.
– Очень больно? – спрашиваю, заметив, как она сильно покусывает губы.
– Нет. Всё могло быть гораздо хуже, – тихо отвечает, вынуждая сердце встревоженно ускорить темп.
– Никс, прошу тебя, будь осторожней. – Прочищаю горло, пытаясь подобрать нужные слова. – Ты права, возможно, я не совсем осознаю, что ты уже выросла и можешь сама за себя постоять, но это не изменит того факта, что я никогда не перестану за тебя волноваться.
Она тяжело вздыхает, обдавая меня ягодным ароматом пирога, что не только исходит от её сладкого дыхания, но и успел плотно пропитать всю её одежду и волосы. Такие нежные, точно шёлк, волосы, словно созданные, чтобы в них зарыться носом и бесконечно наслаждаться их особенным запахом.
Сколько раз я и это делал? Вдыхал его, пока распутывал густые пряди,
