офицер их выбелить, у него ничего не получалось. В итоге вынужден был смириться, посчитав, что виной всему, скорее всего, трубка. Попытался бросить, но не смог, все равно, ни сигарет, тех, что курил во времена Российской империи, ни папирос, коими баловался в совдеповские времена, тут найти было невозможно. Та память, что досталась Сухомлинову в наследство от предшественника, позволила ему быстро освоиться с непривычной по своей конструкции трубкой. Например, барон выяснил, что его предшественник, в отличие от его приятелей, которые табак утрамбовывали в чашечке тампером, делал это с помощью большого пальца. Табак предпочитал хранить в кисете, не иначе подаренном когда-то дамой, с вышитой серебряными нитками
латинской буквой Н. К тому же имелось огниво. Это тебе не коробку с папиросами в кармане френча таскать. Да и набивал трубку фон Хаффман как попало. Адольф фон Хаффман выпустил в небо несколько колец дыма и взглянул на товарищей. С фон Штрехен-дорфом он (в данном случае – Игнат Севастьянович) был знаком с апреля, когда его приятель непроизвольно стал участником дуэли. С Ганцем Шнейде-ром – в начале мая, когда они с Иоганном прибыли в полк. В тот момент барон отметил одну загадочную и непонятную неожиданность, случившуюся с ним. Где-то в глубине его души неожиданно срабатывал механизм при виде того или иного человека. В памяти тут же всплывали все сведения о товарищах барона. Вот и при виде Шнейдера Сухомлинов понял, что этот человек не раз прикрывал спину гусара во время баталий, как, впрочем, и сам барон. Именно ему, а не кому-нибудь другому и рассказали приятели о происшествии в замке фон Хаффмана. Тогда Ганс ответил просто:
– В хорошую вы историю угодили, господин барон. Если слухи о том, что вы участвовали в дуэли, дойдут до старого Фрица…
Шнейдер не договорил. Промолчал. Впрочем, и так было ясно, что им грозит.
– Даже если вы отличитесь в сражении, – добавил он, тут же вернув Сухомлинова с небес на землю, – и тем самым получите амнистию от самого старого Фрица, шансы равны нулю. Остается надеяться, что информация не дойдет до короля. Но, увы, господа, в это мало верится. Кстати, – вдруг обратился Ганс к Адольфу, – а кто это такой – господин Мюллер?
Сухомлинов попытался вспомнить. Увы, но, кроме того, что это один из соседей, припомнить больше ничего не смог.
– Давайте, Ганс, не будем его больше вспоминать, – произнес он. – О мертвых либо ничего, либо хорошо. А сказать хорошего о нем я ничего не могу.
– Бог с ним. Мне неважно – хороший он был человек или плохой. Сейчас не это главное. Меня больше интересует его статус в обществе. Он, случаем, не военный?
Тут уж рассмеялся Иоганн.
– С таким брюхом, как у господина Мюллера, я просто не могу представить его военным, – проговорил фон Штрехендорф. – Служить в армии, тем более старины Фрица, тяжело. Скорее всего обычный, зажиточный бюргер, промышлявший какой-никакой коммерцией и ростовщичеством.
– Вот-вот, – согласился Сухомлинов, – что-что, а деньги он под проценты любил давать.
– В хорошую же вы историю влипли, господа, –
