и осекся. – Никакя выпавший мне шанс не потрачу, – махнул в отчаянии он рукой. – Черные гусары долго не живут. А барон – Черный гусар.
Дверь за спиной скрипнула. Старшина обернулся. Перед ним в проеме стоял слуга. Бирюзовая ливрея, белый, накрахмаленный парик, серые, почти до колен, чулки. В руках поднос. Самому явно за четвертый десяток перевалило, а выглядит молодцом. Дай звать, это Сухомлинов отчетливо помнил, – Бертольд. На службе у барона с самого рождения.
И вновь мысль: «А откуда я это помню?» Невольно Сухомлинов за голову схватился, сорвал колпак да на пол кинул.
– Говорил я вам, господин барон, что не надо так пить. А вы меня не слушали, – произнес неожиданно Бертольд, подходя к столу и ставя поднос с едой. – Мало того, господин барон, что напились так, еще и с господином Мюллером поссорились. Вызвали на дуэль. Обещали насадить того на шпагу, как цыпленка на вертел.
– Не может быть, Бертольд! – воскликнул Сухомлинов и вдруг понял, что все это время говорил на идеальном немецком языке.
– Может, господин барон, очень даже может. Вот я, сколько вас знаю, уже давно заметил, что вы прежде что-то делаете, а потом уже думаете. Сначала безумная любовь, а потом последствия. Ладно, молодая кровь. Потом вместо того чтобы, как все дворяне, пойти в драгуны, вы по пьяни записываетесь в гусары. Да не абы куда, а в Черные гусары. Теперь вот господин Мюллер. Может, стоило не обращать на его каверзы внимание?
– Каверзы? – переспросил Сухомлинов автоматически.
– Каверзы.
Тут же в голове бывшего старшины проскочила мысль, что судьба все-таки над ним посмеялась. Погибнуть в своей прежней жизни, чтобы потом умереть в следующей? Ерунда полнейшая. Злая шутка. В голове тут же пронеслись события предыдущего дня. Невольно Сухомлинов схватился за голову и воскликнул:
– Опять!
– Да, господин барон, – сказал слуга, – вы опять, не пропустили каверзные слова в ваш адрес.
Сухомлинов промолчал. Он-то имел в виду совершенно иное. Неожиданно для самого себя Игнат Се-вастьянович понял, что в его голове осталась память предшественника. Вот и имя слуги знает, хотя сам его видит впервые. Помнит, что было вчера. А может, это остатки памяти? В этом Сухомлинов не был уверен.
– Что ты там мне принес, Бертольд?
– Жареный цыпленок, светлое пиво, черный хлеб. Старшина облегченно вздохнул. Одно радовало,
что переместился в тело пруссака, а не китайца. Игнат Севастьянович представить себе не мог, как бы он стал жить в этом теле? От одних только червячков
да жучков жареных его наизнанку выворачивало. В памяти всплыли последние дни перед Первой мировой войной, когда молодой Сухомлинов с дамой направился в китайский ресторан, что располагался… Впрочем, припоминать не хотелось. Воспоминания были очень уж плохими. Опозорился, одним словом. Даже рад был, что на следующий день отбывал в часть. Сухомлинов сел за стол. Отломил от курицы, которая почти целый поднос занимала,
