оттуда свой хит «Петрушка, шалфей, розмарин и „Ньюсуик“»[35] под грязный фоновый ритм и слишком тяжелую перкуссию. Несмотря на ясный день, судовые прожектора уже включили и направили на магниевый парус. Он еще сильнее стал похож на лезвие ножа, а его длинная черная тень простиралась теперь через всю заставленную машинами парковку, доставая до «геркулеса».
– Не становись в этот бардак, мон, – сказал Грир Айку. – Если вдруг какое дерьмо, мы в жизни не выберемся. Паркуйся здесь, гулять полезно.
Две последние ночи выдули много ветра из Грировых парусов. Лицо его распухло, а глаза казались стеклянными даже после восемнадцати часов отключки. Пока они ехали, он, выпросив у Айка бинокль, все время нервно прилаживал и переприлаживал окуляры к глазам, словно высматривая, нет ли засады.
Айк остановил фургон на Приморской у выезда на Кук и вышел. Грир замешкался, хмуро высматривая что-то через бинокль и ветровое стекло. Он искал на парковке «мустанг» с огненными полосами – машину Беллизариуса, – все еще надеясь, что явится спаситель, снимет с его узких плеч тяжелую мантию ответственности и можно будет спокойно наслаждаться вечеринкой. Но никаких следов матерчатой крыши Кальмаровой машины на парковке не было. Грир, однако, нашел утешение в толчках и воплях скакавших по крыше мостика «Вишенок». Увиденное собственными глазами свидетельство того, что рыжий цвет волос у них и впрямь натуральный, прибавило ему храбрости.
– Ммм, спасибо тебе, хоспади. То, что мне надо.
– Рассмотрел что-то знакомое? – спросил Айк.
– «Вишенок», чувак, вполне знакомо. Ого. А еще тысячу пьяных Псов.
– Мы не обязаны туда идти, – предложил Айк.
– Еще как, чувак. Обязаны, – вздохнул Грир, вываливаясь из фургона. Стресс нагнал на него философского спокойствия. – Très amusée[36], шо не? То ли чей-то буйный сон, то ль кошмар. Пошли?
Не успели они отойти от фургона, как на противоположной стороне улицы появился из дверей своего кегельбана Омар Луп. Ярко-красный кегельный мяч болтался у него на боку, как булава. Подсвеченная неоном горбатая фигура напомнила Айку борова из жаровни.
– Увидишь, Саллас, – прокричал Луп с той стороны дороги. – Он пришел домой за тем, что ему недодали, жабья холера. Помог бы ты мне лучше сломать ему шею, а не держал меня за руки. Увидишь…
Айк не ответил. Грир что-то крикнул, но слова потерялись в несущемся над асфальтом вихре усиленной динамиками музыки.
Они прошли через всю парковку, останавливаясь у открытых дверей машин перекинуться словами и пожать руки. Шутки-прибаутки. Ни слова о приглашениях. Все были слишком веселы, чтобы завидовать, притом что билетов ни у кого не было. Вслед за Гриром Айк поднялся по трапу, и гигант взмахом руки пропустил их через ворота, даже не взглянув на карты. Пока они моргали и щурились среди бликов и воплей, к ним через всю палубу устремился
Аллюзия на «Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян» («Parsley, Sage, Rosemary and Thyme») – название третьего студийного альбома дуэта Пола Саймона и Арта Гарфанкела (
Очень забавно
