улыбкой.
Я улыбнулся в ответ и сонно проговорил:
– Привет.
Мне нравилось, когда папа приходил и сидел рядом со мной на кровати. Я точно знал, как правильно себя вести. Если я был слишком бодрым, папа мог рассердиться и предложить мне включить свет и почитать, пока не начнёт клонить в сон. Но если я притворялся сонным, папа мог сесть ко мне на кровать, погладить по голове и поболтать со мной – особенно если выпил вина.
Я подвинулся, чтобы он мог сесть рядом. Снизу послышался заливистый хохот Анники. Я улыбнулся папе, а он – мне.
– Расскажи что-нибудь, – попросил я.
У папы всегда была в запасе куча историй. Он дополнял их интересными деталями и озвучивал разными голосами – и знакомые истории играли по-новому. Я мог слушать одну и ту же несколько раз подряд, и мне не было скучно.
Когда я просил рассказать что-нибудь, папа обычно отвечал:
– Нет, уже поздно, – но я не отставал, и тогда он говорил: – Но ты их все уже слышал.
Я уверял его, что это неважно (так оно и было), и он наконец спрашивал:
– Что за историю ты хочешь услышать?
И я отвечал:
– Что-нибудь из твоей молодости.
Он крепко задумывался, и иногда я подсказывал ему – так я поступил и в этот раз.
У меня было две любимые истории. Первая – о том, как мама с папой познакомились.
Им было чуть больше двадцати, и вроде бы папа спас маму, когда она тонула в озере. Или в море. Он прыгнул за ней полностью одетым – а может, на нём были только плавки. (Вот поэтому я и говорю, что каждый раз история звучит по-новому.) По одной из версий, мама вовсе не тонула, а позвала папу на помощь только потому, что он ей нравился. Никогда не менялось лишь одно: папа был там вместе с дедушкой Байроном. У них был пляжный пикник или встреча с другими индийцами, они подошли к воде, услышали мамины крики о помощи – и папа бросился её спасать.
Но в тот раз я хотел услышать вторую историю.
– Расскажи о том, как ты сломал зуб, – сказал я.
– Что, опять?
– Да, – я удобно устроился на подушке и подтянул одеяло к подбородку. Я очень любил эту историю.
– Что ж, я был немного старше, чем ты сейчас, – мне было, может, одиннадцать или двенадцать. И дедушка Байрон сделал для меня гоночный карт, который мы тогда называли козявкой…
Я фыркнул от смеха.
– Козявка! Почему вдруг такое название? Это ведь то же, что сопли.
– Не знаю. Ну вот так. Мне кажется, мы называли так всё маленькое и на колёсах.
– Вы взяли колёса от детской коляски?
– Да, нам удалось найти старые колёса от коляски – их-то мы и поставили. Твой дедушка соорудил деревянное основание вроде сиденья и принёс всякие детали с работы: втулки, болты, гайки.
– Он их украл?
– Нет, только не дедушка Байрон. Я думаю, они просто случайно упали ему в карман, когда он проходил мимо – знаешь, как это бывает?
Я
