нужно было выполнять скучные «дорожки» и несложные прыжки, и он уныло путался в последовательности движений. Ему плохие оценки ставили. Но зато, когда разрешали просто покататься, он улетал подальше от всех и крутился вволю, вырисовывая на звонком льду свои узоры, и пробовал простые прыжки – насмотрелся «фигурного катания». Разок разбил коленку, да – тренер отругал у бортика:
– Больно? Сам виноват. Снег приложи. Вот посмотри, что ты делаешь. Эти твои каскады технически втрое сложнее, чем эта ерунда, которой я от тебя добиться не могу. Держи, держи снег. Сейчас к доктору пойдем… Как же ты не запомнишь? Нет, прыгать я тебе больше не разрешу. Ты еще не готов.
Ну, что поделать. Дай прыгал свои обороты без коньков. Поближе к сугробам, потому что падал пока часто, да. Как бы проникнуть на лед? Он верил, что на льду прыжки лучше получатся. Но вечером на катке было слишком много старших ребят, и музыка пугала глубокими громкими нотами. Да и воспитательницы ни за что бы не пустили их, маленьких, в эту тесную, хохочущую толпу, плывущую по кругу на сотнях сверкающих лезвий. Был бы он посмелее, он решился бы тайком покататься ночью – все равно не спится. Но он теперь знал, что за ним следят не только воспитатели и учителя, но и какие-то «Волки» – Артем рассказал, что давно следят, чтоб беды никакой не случилось… А какая может быть беда? Дай сначала и внимания почти не обратил на слова Артема, потом задумался – и перепугался. Волки… какие такие волки… Невидимые? Жуть. Какой уж тут каток… Стал вести себя еще незаметнее, тише, послушнее – боялся всего, что могло не понравиться невидимым волкам, всем взрослым или Артему, которому тоже надо показывать тетрадки и дневник. Он так велел.
Дай стал самым послушным. Перестал прикидываться грязнулей и тупицей. Никогда не шалил. На прогулке не бегал с ребятами – да и не хотелось почему-то – а садился на лавочку и думал. Или, когда воспитатели заставляли, гулял по дорожкам и даже ледышки не пинал. И не катался с ледяных горок. И зачем эти прогулки, когда столько уроков? Его тетрадки выглядели новенькими, если не открывать и не смотреть на ненавистные каракули и мерзкие отметки. Как ни упирайся, они все равно оставались низкими, «нули» да «единицы».
Почему никто из ребят, даже Торпеда-двоечница, не испытывает ужаса перед голубоватыми бланками контрольных работ? Почему они свои уроки отвечают весело? На проверочных он тупел глубоко и мгновенно и не мог сложить два числа. Ладно задачки. Он ведь даже кораблик или елочку нарисовать не может, одна пачкотня. Стыдно-то как… Теперь-то… Когда – есть Артем. Лавиной накатывала тупая одурь, если вспомнить пристальный взгляд Артема, когда он поднимает глаза от страницы дневника…
Артем не ругал. Он запихивал дневник обратно в ранец Дая, брал за руку и забирал до вечера. Раньше пробовал говорить об уроках, расспрашивал – теперь лишь пожимал плечами. Летал с Даем по своим
