конфетами. Смеялись и толкались. И вдруг притихли. Перестали теребить. Сережка растерянно взмахнул руками:
– Дайка, не плачь! Что ты ревешь-то?
Дай испуганно схватился за мокрое лицо – он плакал и не заметил?!
– А мы думали, что ты плакать не умеешь, – тихонько удивилась одна из двойняшек.
– Где же ты был?
– Сказали, тебя забрал кто-то самый главный…
– Ну что ты молчишь?
– Тебя правда царь Венка забирал? Зачем?
– Дайка! Дай?
Дай торопливо вытер глаза, хотел им все, все рассказать – потому что кому же еще? Скорей – но слова провалились в жуткую холодную пустоту там, где рождается голос. Изо рта вырвался лишь свистящий сип. Еще попробовал – ни звука. И он как-то сразу понял – все, непоправимо. Голоса нет и не будет. И шепота не будет. Ни губы не шевелятся, чтоб говорить, ни там ничего не происходит, где связки… Ребята стояли, не шевелясь. Глаза у всех стали темными и жутковатыми. Дай схватился за горло. Где голос? Он попробовал еще заговорить, но только зря хватал и жевал, давясь, воздух. Свет померк и лица ребят начали таять. Тогда он испугался еще больше и каким-то чудом взял себя в руки. Выпрямился и почти спокойно пожал плечами. Ребята замерли и не шевелились. И на эту нестерпимую тишину прибежали воспитательницы:
– Что тут у вас стряслось?!
Дай стоял прямо, даже голову не опускал, только, как днем у Артема, вцепился крепко в жесткий подол. Почему-то казалось диким, что на нем все то же вчерашнее праздничное платье. И еще казалось, хотя вокруг и теснились ребята, что он стоит где-то в ледяной пустоте. Что – ни с кем никогда не говорить больше? И даже с Юмом? И с Артемом?
Сережка сказал:
– С ним что-то плохое сделали.
– И заколдовали, чтоб рассказать не мог, – сквозь зубы добавила Торпеда. Вообще-то взрослые звали ее Катей. Но она всегда так легко злилась.
– Он заболел, – сказала Амеша. – Зачем его забирали?
– Где он был?
Воспитательницы не знали, как их успокоить, и по растерянности этих, обычно всегда надежных и требовательных пожилых женщин Дай понял, что стряслась настоящая беда. Ребят силком разогнали по комнаткам. А он обмер изнутри. Может, Артем правда – злой волшебник и так заколдовал? Да бред. Зачем Артему его немота…
Ох, так ведь теперь никому ничего и не надо говорить! Не надо! И про Юма даже если захочешь, даже Артему – не скажешь!! Немой. Все, теперь он – немой. Это хорошо? Что-то не похоже… Но вот Юм придет и расколдует. Наверное…
Потом пришли врачи, осматривали. В его комнатке стало тесно от взрослых. Голова почему-то все падала и глаза закрывались. Он даже плохо понимал, что они все от него хотят. Но в покое оставили быстро, и никуда не увезли, не кормили лекарствами, только дали молока
