служить в части Красной армии, если мы ее создадим.
– Пойдут. У меня созрел такой план. Товарищ Дзержинской! вы со своими отрядами приходите в офицерскую семью, подвергаете аресту всех – жену, детей, отца, мать офицера и держите за решеткой до тех пор, пока офицер не дает согласие служить в нашей армии. Если он сопротивляется – расстрелять всех, всю семью. Офицера можно повесить на площади, чтоб все видели и боялись.
– Как мудро Владимир Ильич, я думал приблизительно так же, но после вас, конечно. Моя мысль не могла появиться раньше вашей. Это никак невозможно. Признаться, я думал несколько иначе. Мы приходим в семью царского офицера, не примкнувшего к революции, отсекаем правую руку его супруге и спрашиваем: будешь служить мировой революции? Если он кивает головой в знак согласия, отправляем жену на перевязку, а офицера обращаем в красноармейца.
Ленин смотрел на Дзержинского смеющимися глазами, потрепал его по плечу и произнес:
– Ай да молодец Феликс, железный Феликс, – га… га… га! Но, товарищи, у нас есть еще одно препятствие на пути к достижению нашей цели, – Ленин оглядел всех и каждого и задерживал взгляд до тех пор, пока соратник не опускал глаза. – И кто бы это мог быть, как вы думаете, товарищи.
– Мировой буржуазии, товариш Лэнын, – произнес Сталин на ломаном русском.
– Вот и нет, товарищ Коба. Препятствием на пути к достижению, точнее к пожару мировой революции и окончательному утверждению советской власти в России, этой проклятой стране, является Учредительное собрание. Как мы могли допустить, чтобы всякие русские интеллигенты типа Чернова, а не мы верховодили Учредилкой. Мы интеллигенцию свергли вместе с буржуазией. Должен сказать, что интеллигенция – это говно. Пройдет немного времени, и мы их выселим из страны, чтоб не воняли. Итак, что вы думаете об Учредительном собрании, товарищи?
Все опустили головы. Вдруг Зиновьев поднял руку.
– Това… ищ Зиновьев, валяйте.
– Владимир Ильич! Учредительное собрание – это одна из форм правительства народного доверия. Весь мир смотрит на нас. А чтоб никто не мог обвинить нас в узурпации власти, мы не должны разгонять эту Учредилку. Кроме того, там есть и наши люди, коммунисты. У меня все, позвольте сесть, Владимир Ильич.
– Постойте, товарищ Зиновьев! Никакой параллели советской власти нет и не должно быть. Вся власть досталась нам коммунистам, и мы не намерены делиться этой властью с кем—то еще. Это противоречит нашей революции, учению Маркса—Энгельса—Ленина. Понятно вам, товарищ Зиновьев? Железный Феликс, моя правая рука, где ты?
– Вышел на малый нужда, – ответил Сталин.
– Иди, позови его, Коба! А, вот он идет. Послушай, Феликс, от имени ЦК приказываю: в ближайшие дни организовать разгон Учредительного собрания, а я обосную это теоретически. Я назову брошюру «О роспуске Учредительного собрания». Пусть пролетарские массы, которые уже видят, что представляет собой Учредительное собрание, еще раз
