него. Единственное неубедительное оправдание, что ведь не в первый же класс, в шестой…
Миха проехал мимо дома в отдел, зашёл в дежурку, самолично написал ориентировку. Оперативным дежурным был Андреич – ветеран УВД, подполковник, имевший только чистого ментовского стажа двадцать семь лет.
– Всё понял, Миш. Всё понял, дорогой, – он говорил очень быстро и малопонятно, проглатывая окончания. – Всё, всё сделаем. Труп уже доставили. В морге, в морге труп. Ты мне вот что скажи, откуда ты узнал про этот труп?
– В газете прочитал…
– Прокурору, Миш, позвони… Коваленке домой. Он велел как ты вернёшься, чтоб доложил сразу.
Маштаков усмехнулся. Как всё знакомо. Прокуратура обязана владеть информацией по преступлениям своей подследственности. Впрочем, надо заготовить доводы насчёт того, почему выезжали без их следователя.
– Э-эх, Андрей Андреич, как меня достали все эти долбаные прокуроры! – не удержался Миха. – Не в службу, а в дружбу, Андреич, набери Коваленко… Надо позвонить, раз велел.
Домой Маштаков вернулся в двадцать пятнадцать. С кухни чутко выглянула жена и, молча кивнув, скрылась. Видимо, удовлетворившись внешним видом законного супруга. Миха переоделся, умылся. Ужинать уверенно расположился в комнате.
Начиналась очередная серия про детектива Нэша Бриджеса. Во втором кресле уселась дочка.
Пошли первые кадры, объявляли исполнителей главных ролей:
– Дон Джонсон. Чич Марин…
– Чуч Марин! – повторила Маришка и искренне, как это только у детишек получается, засмеялась.
3
На следующее утро Маштаков проснулся как новый. Подскочил без будильника до шести и даже зарядку сделал интенсивную. После которой пел под душем: «Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой!» С особенной тщательностью побрился, намазался праздничным одеколоном «Консул».
Вчерашние события напитали его кинетической энергией. Вспомнил Миха, что ещё на что-то годится. Что рано его на живодёрку сволакивать.
Выгладил брюки и кофту вместо вчерашней рубашки, в которой надрожался. Жена из принципиальных убеждений скоро год как ничего ему не гладила, спасибо, хоть стирала. Подъел оставшиеся от ужина макароны и проглотил два бутерброда с маслом. Аппетит только разыгрался. Исследование внутреннего содержимого холодильника желаемых результатов не принесло. Кроме кастрюли с борщом, ничего вкусненького.
Перед уходом Маштаков придирчиво рассмотрел себя в зеркале. Чисто выбритые щёки и подбородок, пышные после фирменного жениного шампуня, аккуратно уложенные в причёску волосы, живые серые глаза компенсировали не сошедшую за две недели (наверное, уже перманентную) одутловатость, морщины на лбу и резкие носогубные складки. Под глазами залегла давняя чернота. Ладно, пока не мешки. Порадовала ставшая менее заметной ажурная сеточка капилляров на носу.
«Он бабам нравился за то. За что – не должен знать никто!»[19]
– Тань,
Цитата из песни Вилли Токарева «В шумном балагане».
