все-таки говорит:
– Ты должен иметь в виду, если что… Можно заплатить и за год, и за два, и за сколько надо, пойти в нормальный университет. Идея самостоятельности… Независимости… – Алексу кажется: если удастся сосредоточиться, он найдет что сказать.
Он, Алекс, мечтал и мечтает… – О чем? Лео даже ленится спрашивать. – О чем-то другом. Надо пересказать ему собственный разговор с отцом. Какой тогда год был – восемьдесят третий, наверное? Тут очень хорошо все работает, думает вдруг. Не с его, Алекса, темпераментом можно переубедить человека, пусть он даже твой сын.
В эту минуту Шурочка стоит возле полки с камушками, переводит дыхание. Страшно рассуждать о каком-то выборе. Типичная демагогия, думает она, мужская, тупая. Что-то несопоставимое. Ни с их жизнью, ни с чем.
Отдышалась немножко. Надо бы перед расставанием что-нибудь ему подарить на память. Вот – Максима Максимыча. Рябой, с выщерблинами – если здесь просверлить тоненькое отверстие, можно на шее носить. Шурочка знает, как Лео поступит с Максимом Максимычем: не поймет, кто такой, рассмеется, зашвырнет подальше, сразу, как выйдет за дверь, – в океан.
Шурочка медлит, потом идет к мужчинам, в гостиную.
Не получилось? – одними глазами спрашивает у Алекса.
Лео перехватывает ее взгляд, улыбается матери: нет.
После отъезда Лео с товарищем они какое-то время молчат. Потом Шурочка говорит:
– Мало у нас детей.
– А были б еще, – отвечает Алекс, – они бы тоже отправились в Афганистан.
Кроме Шурочки, у него теперь никого нет. Алекс знает: так это и останется до конца – его ли, ее, все равно.
Надо бы привить ему вкус к путешествиям, думает Шурочка. А то впереди не жизнь, а сплошной эпилог.
5
Прошло два с небольшим года. Лео почти не звонит. И не любит, когда сами они звонят. За каждую отличную оценку в Академии начисляют баллы, на них покупается право не стричься, не убирать комнату, ходить в увольнительную. Лео стрижется коротко и порядок всегда любил, так что накопленный капитал он, вероятно, тратит на увольнительные. Возможно, приедет на День благодарения. На прошлый не приезжал. То ли был наказан, то ли болел, то ли куда-то еще отправился. Подробности неизвестны. Это его, Лео, жизнь.
А ведь, в сущности, и не ссорились.
Алекс теперь слушает много музыки. Приобрел рояль.
– Не худший способ преодолеть кризис среднего возраста, – так он комментирует свои занятия.
– Лучше бы завел себе девушку.
Он что же, совсем плохо играет? – Нет, не плохо, но Шурочка может позволить себе пошутить: опасаться ей нечего.
На самом деле он даже для любителя играет неважно. Жалуется, что пальцы не слушаются. С теми пьесами, которые когда-то знал, ему теперь, конечно, не совладать. Подолгу надо разбирать текст, трудно учить наизусть, но, может, все-таки были данные? Какие-то были, у всех какие-то данные есть. В любом случае сожалеть не приходится: кем бы он стал? Кем-нибудь вроде Юлиных родителей? У них-то, наверное, получше,
