так, чтобы все стало по-прежнему.
– Зачем? – удивился Моше. – И для чего ждать два дня?
– У отца была большая компания, много служащих. На похороны соберутся сотни людей. Придут отдать последнюю дань уважения. Поэтому он должен выглядеть достойно. Так у нас принято.
– Понятно. А вот у нас принято хоронить как можно быстрее, и не показывать покойника тем, кто пришел проститься.
– Ну, – развел руками Вацлав, – в каждой стране свои обычаи и обряды.
– Послушай, – вдруг сообразил Моше, – а на каком кладбище будут хоронить отца?
– Что значит – на каком? – пришла очередь удивляться Вацлаву. – Его положат рядом с женой, моей мамой. Разве может быть иначе?!
– А-а… – закашлялся Моше, – разве она лежит на еврейском кладбище?
– Конечно, нет! Она похоронена на общем, христианском.
– Но отец – еврей, и должен лежать на еврейском.
– Кому должен? – нахмурился Вацлав. – Он давно расплатился со всеми долгами. Если он кому и должен, то моей матери, которая спасла его от рук нацистов. И тебя, кстати, тоже.
– Верно, – согласился Моше. – Я всегда помню, кому обязан жизнью. Портрет твоей мамы висит у меня в гостиной на самом почетном месте. Я детям о ней рассказал, и надеюсь, внукам тоже доведется. Но все-таки…
– Давай вернемся к этой теме чуть позже, – перебил его Вацлав. – Нас ждет нотариус.
– Нотариус? Для чего?
– Отец оставил завещание, и нотариус обязан нас с ним познакомить.
– Но почему сейчас? Разве нельзя подождать, хотя бы до окончания похорон?
– Так у нас принято. С завещанием не тянут. Мало ли что там написано. Вдруг окажется, что отец оставил все имущество еврейскому благотворительному фонду или христианской Армии спасения, и мы не имеем права пользоваться доходами от его предприятий даже один день.
В большом холле солидного офиса Моше увидел в зеркале себя рядом с Вацлавом. Все-таки они походили друг на друга. И хоть тонкие черты лица Вацлава напоминали рыжеволосую красавицу-мать, но кряжистая фигура и манера двигаться – явное наследство отца – были у них с Моше одинаковыми.
В завещании не оказалось ни слова о благотворительных фондах или Армии спасения. Две трети состоянии отец передал Вацлаву и одну треть – Моше.
«Справедливо, – подумал Моше. – Ведь Вацлав вместе с отцом создавал эту сеть бензоколонок, управлял ею, вкладывал силы и душу. А я… я был занят своими делами за много тысяч километров отсюда. Даже звонил всего раз в три-четыре месяца».
– Ты знаешь, во сколько оценивается твоя доля наследства? – спросил Вацлав, кода они, выйдя из кабинета нотариуса, медленно спускались по заснеженной лестнице.
– Понятия не имею. Наверное, несколько сот тысяч долларов, – осторожно предположил Моше.
– Сот тысяч, – усмехнулся Вацлав. – Когда у тебя рейс обратно?
–
