дышал тяжело и готов был плакать. Он не мог переносить вида чужого страданья и встал тоже в нерешительности.
– Прощайте, прощайте, – заговорил он, протягивая руки. – Извините меня пожалуйста. Мне надо поскорее.
– Куда надо? – спросил князь Андрей.
– Я обещал к Анатолю. Прощайте.
– Да ты мне дал честное слово не ездить к нему больше.
– Я не поеду, я домой. Прощайте, – и он торопливо вышел.
Оставшись одни, князь с княгиней замолчали, как будто, как это часто бывает, они только для постороннего говорили то, что они говорили.
– Пора спать, – сказала княгиня. – Я ухожу. Ты не сердись на меня, André. Я никогда не сержусь.
– Я только замечу тебе, – сказал князь Андрей уже мягче, чем при Pierr’e (и он говорил уже ты, а не вы. Хорошо ли, дурно было его положенье,[1271] он видно понял, что надо сносить его). – Я замечу тебе только то, что ежели бы я разлюбил тебя, как ты говоришь, такие сцены, как сейчас, не способны заставить меня полюбить тебя. Напротив…
– André, ты верно опять полюбишь меня? Верно всё вернется. Я это чувствую. Рано или поздно, а всё вернется. Я чувствую это, потому что я не переменилась к тебе.[1272]
– Идите, идите и выпейте этих капель, что Lorrain вам прописал…
Она вышла.
– André, только когда ты вернешься, не было бы поздно, – сказала она, остановившись у двери.
– Выпейте капель.
Княгиня была в слезах и держала в руке розовую записку Иполита.
– André, c’est un billet doux![1273] – говорила она сквозь рыданья, подавая ему записку. – Я не знаю за что, чем я виновата. Я ничем не дала повода. Ей богу. Не будем ездить.
Князь взял записку, прочел.
– А я этого ждал, – сказал он, сжег записку, она была без подписи, и опять пошел в кабинет за письменный стол. Он был еще бледнее и написал Иполиту. «Ежели вы когда нибудь посмеете показаться на глаза мне или моей жене, то я вам выдеру при всех уши. Ежели вам не нравится это приказанье, то соглашаюсь один раз еще видеться в тот день и в тот час, который вы назначите». Написав письмо и отослав его с Фадеем, князь[1274] долго, облокотившись на руки, сидел в кабинете.
* № 13 (рук. № 51. T. I, ч. I, гл. XIX—XXI).
Перед ужином лакей пришел доложить Пьеру, который находился в самом веселом и приятном расположении духа, что князь Василий Сергеевич прислал за ним и велено сказать, что графу хуже.
– Partons, partons, mon cher,[1275] – заговорила Анна Михайловна, по петербургски энергически собираясь. – Faites avancer.[1276] Pierre простился с графиней, прося позволения бывать. Графиня сказала, что она очень рада. Граф почему то обнял Пьера и несмотря на то, что во весь день не говорил с ним, просил, чтобы он с ним был, как с родным, и говорил, что он очень полюбил его. Полный[1277] веселых, молодых и чистых впечатлений, Пьер сел с Анной Михайловной в карету и приехал к дому графа Б., перед которым было настлано соломы.
Швейцар протянул руку к звонку.
–
[– Андрей, это – любовная записка!]
[Едем, едем, мой милый,]
[Велите подавать.]
