просительно посмотрел на меня, будто надеясь, что я его вспомню.
Я собиралась спросить, что же я ему ответила, но тут вошла Белла с подносом.
– Уже почти полдень, – промолвил мистер Мордаунт, – и я подумал, вы не откажетесь… я взял на себя смелость заказать легкий ланч.
Я осознала, что впервые за время своего пребывания в лечебнице я по-настоящему голодна. Странно было сидеть у камина, прихлебывая чай и поглощая бутерброд с креветками, в обществе этого привлекательного молодого человека, и внезапно в душе моей всколыхнулась надежда. Почему бы мне просто не сказать, что я уже совершенно оправилась и мне нет никакой необходимости ждать возвращения доктора Стрейкера? Я помнила, что денег у меня нет, но, может, он даст мне взаймы на дорогу до Лондона?
– В чем состоит ваша работа у доктора Стрейкера, мистер Мордаунт? – поинтересовалась я.
– Главным образом, мисс Феррарс, я отправляю обязанности секретаря. Как вы понимаете, у нас здесь невпроворот бумажной работы. Но доктор Стрейкер не только умнейший, а и добрейший человек. Сколько я себя помню, он всегда был мне вместо отца.
– Вы знали его еще до того, как приехали сюда?
– Нет, мисс Феррарс, я здесь родился.
– Значит, ваш отец был врачом?
– Нет, душевнобольным.
Я ошеломленно уставилась на него:
– Ваш отец содержался здесь?!
– Да, все последние годы своей жизни. Видите ли, мисс Феррарс, Треганнон-хаус стал психиатрической клиникой всего лишь лет двадцать назад. А до этого был моим родовым домом.
– Вашим домом?
– Да. Мордаунты жили здесь с тысяча семьсот двадцатого года, когда мой прапрадед женился на представительнице рода Треганнонов. То был союз двух богатых семей, укрепивший положение обеих, а также соединивший две родословные линии, отмеченные сильной наследственной предрасположенностью к меланхолии, маниакальным состояниям и умопомешательству. Мой дед Джордж – по прозвищу Бесноватый Мордаунт, самый безумный из всех моих предков, – промотал львиную долю фамильного состояния, а из его детей один только мой дядя Эдмунд избежал тяжелой душевной болезни. Но мне не следует вести такие разговоры…
– Нет-нет, продолжайте, пожалуйста, – попросила я. – А жива ли ваша матушка, позвольте спросить?
– Не знаю, – ответил мистер Мордаунт. – Я ее почти не помню. Она сбежала с другим мужчиной, когда мне было четыре года. И можно ли ее винить?
Он говорил без всякой обиды, и сердце мое преисполнилось сочувствия.
– Очень жаль это слышать. А братья или сестры у вас есть?
– Нет. Мы с дядей Эдмундом – единственные живые Мордаунты, во всяком случае в этой злосчастной ветви семейства. Здоровье моего дядюшки быстро ухудшается; боюсь, ему недолго осталось.
– Ваш дядюшка тоже обитает здесь?
– Да. У него комнаты на первом этаже, но в последние дни он почти не выходит.
– А…
