Но, стоя там под белой башней маяка, я вдруг вспомнила натужное мычание коровы в родовых муках, и в следующий миг у меня возникло страшное подозрение, что я знаю, отчего моя мать умерла такой молодой.
– Так вот почему мама всегда переводила разговор на другое, – выпалила я, забыв о своем предыдущем вопросе. – И почему ты избегаешь говорить о… о Неттлфорде. Она надорвала сердце, когда рожала меня.
Тетя Вайда резко повернулась ко мне, с побелевшим от гнева лицом. Я отшатнулась, испугавшись, что сейчас она меня ударит, но тотчас же увидела, что злится она не на меня вовсе, а на себя. Тетушка схватила меня за плечи и пронзила яростным взглядом:
– Не смей, слышишь, не смей так думать! Это далеко, бесконечно далеко от правды. Всегда помни одно, только одно: твоя мать любила тебя больше всего на свете. Ты была ее радостью, ее счастьем. Знай это – и не задавай больше никаких вопросов!
Она притянула меня, рыдающую, к своей груди и заключила в сокрушительные объятия, что случалось крайне редко.
Голос Фредерика Мордаунта отвлек меня от воспоминаний.
– Прошу прощения, мисс Феррарс, я не хотел вас расстраивать.
– О нет, вы здесь ни при чем, – поспешно возразила я. – Просто я очень тяжело переживала смерть матушки и… – Я растерянно умолкла, не зная, что еще сказать.
Молодой человек встал с кресла и подбросил угля в огонь. Мы уже давно закончили наш ланч, но мистер Мордаунт, похоже, не спешил откланяться.
– А в школе вы учились когда-нибудь? – спросил он, усаживаясь на место. – После кончины вашей матери, я имею в виду.
– Нет. Тетушка всегда говорила: если умеешь читать и считать, всем прочим наукам сам обучишься.
– А у вас были… у вас остались какие-нибудь друзья там, в Нитоне?
– Боюсь, нет. Большинство наших соседей были отставные военные; все семьи были знакомы между собой и нас за «своих» не считали. С мужчинами мы вступали в разговоры при встречах на прогулках, но для них мы были слишком старомодны, а женщины находили нас – во всяком случае, тетушку – слишком эксцентричными.
– То есть вы были одиноки?
– Да, полагаю, хотя тогда я одиночества не чувствовала. В Лондоне я вела куда более уединенную жизнь. А вы, мистер Мордаунт? Наверное, вы были очень одиноки здесь?
– О да. У меня постоянно менялись гувернантки, поскольку ни одна не задерживалась здесь надолго, – ведь кому захочется жить в сумасшедшем доме? Как и вы, я обрел утешение в прогулках, когда немного подрос и меня стали отпускать из дома одного. Я исходил все болото вдоль и поперек; там есть живописнейшие места, совершенно дикие, и скопления громадных друидических камней. Пролетая между ними, ветер странно гудит, и в такие моменты всегда кажется, что вот-вот произойдет что-то сверхъестественное и жуткое. Я часто стоял на берегу Дозмари-Пул – туда, по преданию, сэр Бедивер и закинул Экскалибур – и ждал, когда из воды покажется Владычица Озера… Ну и конечно, сам
