мои предложения.
Хамунн молча смотал оставшиеся удочки – ни одна не принесла улова. Затем встал.
– Что ты можешь им предложить?
– То же, что и тебе. То, что предлагают нам Гутрум и Берси. Земли саксов и их богатство.
– Вот только корабля у тебя нет. – Хамунн принялся сматывать удочки брата, чуть морщась от оставшейся боли в плече. – Теперь понятно, зачем ты позвал меня на рыбалку.
– Да, мне нужен корабль, – согласился Гейрмунн. – И твоя помощь в разговоре с отцом. Тебя он послушает.
– Значит, ты хочешь заполучить отцовский корабль и забрать с собой его людей? Людей из Ругаланна?
– Я же сказал: это вольные люди.
– И они готовы стать твоими клятвенниками?
– Да.
Ветер бушевал вовсю. Облака стремительно неслись по небу и быстро закрыли солнце. Смотав оставшиеся удочки, Хамунн поспешил к лошадям. Гейрмунн последовал за ним.
– Если ты поплывешь со мной, они станут и твоими клятвенниками, – сказал он брату.
Хамунн убрал удочки и, не сводя глаз с неба, отвязал от коренастой сосны лошадь, после чего забрался в седло.
– Если поскачем быстро, может, обгоним дождь. Но эта буря…
– Послушай, брат. – Гейрмунн ухватился за поводья лошади Хамунна. – Я чувствую: это моя судьба. Она меня зовет. Обещаешь мне помочь?
– Сделаю что смогу, – вскинул голову Хамунн.
– О большем не прошу, – сказал Гейрмунн.
Он вскочил в седло, и братья галопом понеслись домой, подгоняемые ветром и дождем. Буря нагнала их у самых ворот Авальсснеса.
Через шесть дней на длинной ладье, полной датчан, приплыл Гутрум.
Гости пировали в большом зале. Жарко пылал очаг. Мать Гейрмунна, нарядившись в шелка из земли франков и надев золотые и серебряные украшения, подала медовуху. Первый рог она протянула мужу, второй – Гутруму. Датчанин, сидящий рядом с Хьёром, очень отличался от отца Гейрмунна и Хамунна. Пальцы Гутрума были унизаны кольцами и перстнями, тунику украшала вышивка, а на плечах лежала меховая накидка. Пояс туники переливался драгоценными камнями, несомненно добытыми в набегах. Ему было лет сорок или чуть больше. Судя по многочисленным шрамам, жизнь не была к нему милосердна. Гутрум все делал со страстью: ел, смеялся. Гейрмунн представил, какой грозой оборачивается его страсть во время битвы.
– Все рассказы о дружелюбной конунге Ругаланна оказались правдой, – говорил Гутрум. – Твои красота и изящество, конунга Льювина, известны повсюду, хотя, как убеждаюсь, лучше один раз тебя увидеть.
– Благодарю тебя, ярл Гутрум, – ответила мать и поклонилась.
Гейрмунн знал: каждый мужчина, появлявшийся в замке Хьёра, считал себя обязанным высказать Льювине восхищение, хотя втайне им не нравился и вызывал недоверие цвет ее кожи, жесткость волос и разрез глаз. Но похвалы Гутрума казались искренними.
– Если все женщины Бьярмаланда столь же красивы,
