в кабинете богача. Он судил по тому, как педантично ровно были расставлены книги на полках, по хрустальным, без единой пылинки, штофам с выдержанными виски, по тяжелым портьерам, благодаря которым сумрачная комната выглядела надежным убежищем. Он мог бы догадаться об этом уже при виде автомобиля Кёлера, если бы уделил больше внимания ему, а не удаляющемуся велосипеду своей попутчицы.
Этот стиль пережил свой апогей где-то в 1970-е. Сам Бруно отказался от него в возрасте семнадцати лет. Возможно, бесхитростная игра была вполне хороша для Кёлера, привыкшего обдирать своих богатых соотечественников по вечерам в клубе, где витали ароматы сигар и скотча. А может быть, и в этом самом кабинете. Бруно мог бы удивиться, но он уже отвык от этого. Уровень игроков в Берлине едва ли мог сравниться с таковым в Сингапуре, или Лондоне, или Дубае, хотя Бруно не мог придумать причину, почему это могло быть так. Может быть, соотечественники Кёлера все как один болваны или Кёлера просто перепугала перспектива оказаться за одной доской с таким игроком, как Бруно. А возможно, этот Кёлер просто мазохист. Пока что, во всяком случае, он играл как снулая рыба. Кёлер еще не слишком щедро наполнил карман Бруно, чтобы оправдать репутацию «сказочного кита».
– Мальчики! – торжествующе воскликнул Кёлер, выбросив две шестерки, хотя никакой выгоды ему это не принесло. Потом он воскликнул: – Девочки! – когда выпали две пятерки. – Я танцую, – печально изрек он, когда ему не удалось снять фишку с бара[6]. Этот толстосум обожал жаргон. А как же иначе, коли он назубок знал полный набор этих выражений и на английском, и на немецком. Первые две партии он не закрывал рта ни на секунду. Он знал, в чем разница между «игрой сзади»[7], когда его фишки занимали множество пунктов в «доме» противника, и «игрой на удержание», когда занятые его фишками пункты оказывались далеко на внешнем поле – впрочем, это знание не давало ему никакого преимущества в игре против Бруно. Незащищенную фишку, стоящую в одиночестве на треугольном поле, Кёлер называл «блот». Этот термин был известен любому игроку в триктрак, и Бруно не раз слышал его из уст ближневосточных шейхов и панамских наркобаронов, то есть тех, кто не знал, как сказать по-английски «спасибо» или «твою мать!». И разумеется, для Бруно теперь этот термин обрел еще одно значение[8]. Он, кстати, никогда не уснащал свою игру словесными побрякушками, популярными в игорных клубах или на состязаниях по триктраку. Этот жаргон с наступлением эпохи онлайн-игр стал своего рода эсперанто игорных сайтов. Но он ничего не сообщал об истинном опыте игрока, сидящего перед тобой.
К концу третьей партии немец погрузился в молчание. А в четвертой он, к немалому изумлению Бруно, отказался от логичного признания поражения. Бруно с помощью кубика довел ставки до восьмикратных значений и начал играть, при этом богач-немец явно полагал, что вот теперь-то он сможет быстро сбросить свои фишки. Но Бруно стал недосягаем для противника. Либо Кёлер надеялся на несколько дублей подряд, что могло бы оправдать его решение, либо же он просто плохо считал
Бар – бортик в центре доски для триктрака, разделяющий ее на две половины.
«Игра сзади» – тактика проигрывающего игрока, когда он продвигает свои фишки в глубь «дома» противника, чтобы затем ударить по его фишкам с заднего фланга.
Непереводимый каламбур: английское слово blot означает «блот» – и незащищенную фишку в триктраке, и мутное пятно на сетчатке глаза, которое возникло у героя романа.
