бежит. Не слышишь, как тайга трещит?
– А я-то думал, почему мне всю ночь не спалось? – отвечал Димка. – Сегодня приду тебя охранять. Так нам обоим спокойней будет.
– Избави меня Бог от такого спокойствия, – Зина подавала Димке завтрак и отворачивалась от раздаточного окна.
– Тогда ты приходи, – говорил Димка. – Паша тебя стесняется, поэтому ночью храпеть не будет.
На этом обмен шутками заканчивался. Рабочий день начинался с восьми. Но в половину восьмого все уже были около машины. За последние дни трасса продвинулась вперед. Бульдозеристы работали на восьмом километре, экскаваторщики на третьем. И на работу их теперь возили всех вместе на грузовике. Коровин всегда старался попасть в кабину. И, если ему это не удавалось, он сердился, с ворчанием лез в кузов и садился на скамейку в самом углу.
Было начало октября. По утрам уже сильно подмораживало, березы и осины сбросили листву, она желтыми пятаками лежала на мху, и ветер, не жалея, разбрасывал ее по трассе. На край леса в предутренних сумерках вылетали глухари побродить по песку, запастись на зиму камешками. Скоро они перейдут на зимний корм – хвою сосен и кедров, и перетереть такую пищу в желудке без камешков будет невозможно. Кое-кто из ребят уже добывал их, и Димка на этот раз прихватил с собой ружье Гудкова.
Он вылез из машины около своего бульдозера, Геннадий Петрович подал ему ружье и обед в полиэтиленовом пакете. Димка осторожно взял все это и положил в кабину. С Пановым работалось легко, они как бы соревновались друг с другом, и день пролетал незаметно. Как только на трассе появился Панов, Димка стал оставлять на день Кузю Зине. С напарником в тайге не было скучно.
«Хороший старик, – думал о нем Димка, – хотя и много ворчит. Зато никогда не жалуется на свою судьбу. Побольше бы таких стариков на трассу».
Обедал Димка вместе с Пановым. Они сидели на поваленном кедре и молча жевали холодные котлеты, запивая их компотом. В верхушках деревьев, непрерывно перебирая ветки мягкими, невидимыми руками, шумел ветер. Он осыпал на землю последние, самые цепкие листья, еще каким-то чудом задержавшиеся на редких березах, и стряхивал с кедров пожелтевшую, состарившуюся хвою. Подняв голову, Панов прислушался к верховому шуму тайги и сказал:
– Хорошо тут. Больше всего люблю тайгу в это время. Ни тебе комара, ни мошки – благодать!
– А мне и тайга надоедает, и жизнь на колесах, – сказал Димка. – Иногда и на футбол сходить хочется, и в ресторане посидеть тоже.
– Тебе, может, и хочется, – отпив из бутылки большой глоток компота, сказал Панов. – А у меня три дочери – и все учатся. И жена не работает. Всех накормить, одеть-обуть надо. Вот и мотаюсь по трассам. В городе столько не заработаешь. – Он помолчал немного и добавил: – Да и работы в городе нет. Заводы позакрывали, стройки стоят.
Димка с удивлением посмотрел на Панова. Он думал, что у того уже давным-давно должны быть внуки, а оказывается, его дочери еще учатся в школе.
– Сколько же тебе лет, Геннадий Петрович? – спросил Димка, глядя на серебристую голову
