до смерти или полусмерти кого-нибудь из подобных скотов в тюрьмах «гестапо» – и в Ольденбурге, и в Вильгельмсхаффене. Они были для него олицетворением угрожающего всем, угрожающего процветанию великой немецкой нации, ее возрождению и утверждению зла, и он носками сапог и ножками от разбитых табуретов превращал их в кровавое месиво, в «ничто», в то, чем они и являются, ибо по отдельности человек «ничто» и обретает значение и достоинство только вместе со всеми, солидарный со всеми в деле, целях и идеалах. И потому – делая это, он ощущал свою полную правоту и испытывал нравственное удовлетворение. Любое сомнение стало бы для этого совершенного механизма порядка, для всех, образующих собой такой порядок, их жизней и судеб крахом, не только фактическим, но и нравственным, кончилось бы потерянностью в мире миллионов людей, которые при беспрекословном господстве порядка и обосновывающих порядок идей, представлений о целях и долге, ощущают уверенность и почву под ногами, знают как им жить и что делать. И он, будучи частью порядка и иерархии, ощущает и понимает это, и именно как такая часть, способен ощутить и понять и тех, кто внизу, и тех, которые находятся на самом верху. Да по большому счету – они все, каждый на своем месте – тени фюрера немецкой нации Адольфа Гитлера, посланного нации судьбой и предназначенного не просто поднять ее с колен и спасти ее, а навсегда утвердить ее величие, ведь великие исторические моменты – это именно те, в которые предназначенная судьбой личность находит отклик в умах и душах миллионов, и подобное мгновение сейчас пришло и призвано стать вечностью. Они – люди дела и долга, каждый на своем месте – искры разящего сияния великой немецкой нации, он чувствует это глубоко, и это ощущение делает его на своем мести и уровне несгибаемым. Да, в нем есть эти остатки «версальского пораженничества», шока перед унижением, вошедшего в душу военного и послевоенного поколения, это верно, и он в этом не виноват, и он работает над собой как немцем, учиться разбираться в себе и капля за каплей вытравливает всё это из себя. Так что именно на своем, чиновничьем и полицейском, уже значимом, но пока еще не входящем в высшие слои иерархии месте, при своем среднем звании в структуре СС, он ощущает себя талантливым и нравственно значимым, и уважает себя, и кажется себе иногда гораздо большим художником, чем все эти «челли» и «мелли», или как их там, и близким истине делами и жизнью, и уж конечно – гораздо более близким к ней, чем те червяки в очках, которых он сгреб в охапку и отправил в Заксенхаузен, обвел вокруг пальца как малых и глупых детей. Вообще, если представить, что всё это сейчас делает и проходит в судьбе он – три месяца назад просто ревностный глава регионального гестапо, захватывает от ощущения возможностей и перспектив дух, и не верится, и понимаешь, что конечно нужно было отправиться в кампанию со всеми ее тяготами и терниями, и нужно суметь