спиритических сеансов, он готов был поклясться, что Princesse Noire была целомудренна даже по отношению к своему пожилому мужу, который безропотно обеспечивал дорогие капризы жены, но предпочитал земные ласки крепостной экономки.
Черная Принцесса точно не принадлежала ни одному мужчине. Но она не принадлежала и Долгорукову, требуя от него безусловной верности. Эта тщета настолько разодрала душу князя, что он уже и в мыслях не мог изменить княгине Г. Для того, чтобы хоть как-то ослабить муки изнурительной мании, брат Петр предложил ему навестить модный немецкий бордель фрау Вейсбюст (она же мещанка Белогрудова), однако это доставило Михаилу Петровичу не большее удовольствие, чем посещение нужника.
Ужасаясь своей ошибки, Долгоруков явился к княгине как-то днем, когда её чары не действовали, и сделал формальное предложение. В дневном свете, с убранными волосами и темными кругами бессонницы под глазами, Черная Принцесса вовсе не казалась демонической колдуньей. Это была обычная худенькая женщина лет тридцати, довольно миловидная, но не богоподобная, такая же, каких десятки других. Долгоруков впервые заметил на её бледных плечах веснушки. Но теперь это не имело ни малейшего значения, потому что само её присутствие вызывало у него дрожь.
– Согласны ли вы быть моей женой? – спросил Долгоруков.
– Не знаю. О да, я согласна, – отвечала Эвдокси с болезненной улыбкой, кутаясь в шаль.
– Для этого вам следует получить развод.
– Я напишу моему мужу.
После таких слов пылким возлюбленным полагалось бы заключить друг друга в объятия и слиться в экстазе поцелуя, но князь и княгиня отпрянули друг от друга и разбежались как зачумленные.
Недели через две из Москвы пришел ответ от князя Г. Муж Ночной Принцессы отвечал, что не намерен дать развода, ибо по-прежнему любит свою жену и остается её супругом перед Господом. Если же ей угодно взять себе любовника, он не собирается вмешиваться в её частную жизнь и даже готов оплатить связанные с этим издержки.
«Какое утонченное издевательство», – думал Долгоруков об этом мнимом добряке.
К счастью, вскоре после отказа князя Г. разразилась первая война с Наполеоном, и Долгоруков отправился в Богемию.
Среди бумаг Американца Толстого, которые он мне показывал, хранился черновой протокол военного совета от 13 октября 1808 года, где обсуждалось грядущее сражение при Иденсальми. Я сделал для себя копию этого любопытного документа, набросанного рукой Федора Ивановича и представляющего собою как бы беглый абрис отношений князя Долгорукова и генерала Тучкова-1, погибшего от раны после Бородина.
Смерть уравняла обоих генералов, потомкам одинаково дороги пылкий, заносчивый Долгоруков и честный, рассудительный Тучков. Их ссора накануне сражения, якобы ставшая причиной дуэли «на бруствере под шведскими ядрами», кажется нам необъяснимой. Но документ,
