летают только в южном полушарии, где в это время весна. Когда мы будем завоевывать Патагонию…
Долгоруков сбросил с кивера лопух и стал разглядывать внутренность военного колпака, сначала издали, а потом в упор. На дне его лежала одна сухая былинка.
– Я видел его, как твой нос, – упорствовал князь. – Палевый, почти беленький душка. На нижних крыльях по паре красных глазков, а на верхних черненькие пятнышки. По-твоему, я одурел?
Спутники Долгорукова тягостно молчали, не зная, что и подумать о странной выходке своего начальника, который послезавтра поведет их в бой. «Должно быть, князь галлюцинирует от несчастной любви», – догадался Толстой.
Долгоруков тяжко вздохнул, взгромоздился на коня и взмахом перчатки приказал продолжать движение.
– Ты думаешь, должно быть, что я рехнулся от любви? – усмехнулся он.
– Ну что здесь интересного? Марш по местам! – прикрикнул Толстой на обступивших генерала товарищей.
– Ты мне не ответил, – строго напомнил Долгоруков после того, как всадники сзади и спереди освободили им пространство для интимного разговора. Это напоминало обращение падишаха к своему визирю за советом, от которого зависела голова советчика. И Талейран не смог бы более ловко вывернуться из столь щекотливой ситуации.
– Я полагаю, ваше превосходительство, что многие явления природы кажутся необъяснимыми лишь постольку, поскольку они неизведанны,– сказал Толстой, потирая переносицу. – Во время путешествия на корабле «Надежда» мой научный наставник профессор Тилезиус обнаружил в самом центре Атлантического океана светящуюся блоху, которая ничем не отличалась от насекомых из шкуры домашних животных, хотя накануне не выпил ни капли рому, и никто из представителей научного мира не посмел обвинить Вильгельма Готлибовича в дурости.
– Если бы твой Тилезиус полюбил такую женщину, то ему на Северном полюсе померещились бы жирафы.
– О, как я вас понимаю, Михаил Петрович! – с жаром согласился Американец, весьма довольный тем, что рискованная энтомологичсекая тема сменяется общечеловеческой, амурной.
– Что же ты, к примеру, понимаешь? – подозрительно справился генерал.
– Мне посчастливилось танцовать на балу с вашей Princesse Noire. И признаюсь, от этого танца у меня сильно закружилась голова.
– Ах, Феденька, ну, причем здесь Princesse Noire! – с досадой воскликнул Долгоруков.
Толстой оглянулся на тот конец, чтобы их разговор не достиг чьих-нибудь нескромных ушей.
– Но мне кажется, что именно о княгине Г. вы мне рассказывали при нашей последней ловле бабочек.
– Я рассказал тебе о Черной Принцессе, но умолчал о Рыжей. Прикажи казакам, чтобы они спели самую печальную песню своего репертуара. Сейчас ты поймешь, что рыжая женщина настолько же опаснее черной, насколько тигрица опаснее пантеры. И страдания от любви к Черной показались мне приятной щекоткой после волканической страсти к Рыжей.
Всадники запели о том, как казак скакал через долину с войны
