Она едва заметно кивнула.
– А если он попробует нас надуть, я ему уши отрежу, – добавил Эльф. – Давненько я уже без трофея.
У него появилась странная привычка коллекционировать уши с тех пор, как его собственные стали непригодными. Он отреза́л их у каждого второго-третьего трупа, который им доставался, и складывал себе в карман. Ходил слух, что Галлус Мег – его любовница. Та самая Галлус Мег, которая в драке откусывала мужчинам уши и потом выставляла их, заспиртованные, в банках на стойке своего бара. Кора никогда не интересовалась, правда ли это, потому что ей не очень-то хотелось это знать.
– Так и быть, – согласилась Кора. – Но мы будем следить за тобой, слышишь? И нам уже давно пора браться за работу. Отто, не выпускай его из виду.
Кора принесла из фургона маленький фонарик и направилась к воротам – у нее был свой ключ. Они без шума отворили их (парни заранее смазали петли маслом). Далеко во мраке, у каменной стены, виднелся силуэт прикорнувшего под деревом охранника. Парни из банды притащили инструменты, стараясь не шуметь, и положили их на траву. Коре удалось-таки приучить их к осторожности.
Она бесшумно подошла к охраннику, который лежал с надвинутой на глаза шляпой, и тихонько пнула его ногой.
– Эй, мы пришли за обещанным.
– Не обращайте на меня внимания, – пробормотал он. – Не видите, я очень занят?
С этими словами он перевернулся на бок, стянул с себя шляпу и уснул сном младенца.
В нескольких футах от него под землей лежал Рэндольф Хичкок, и его ожидало нечто поинтереснее, чем торговля на бирже и блюда с горой устриц в лучших салунах. Кора почувствовала странное желание поговорить с ним, возможно, подсказанное ее вторым сердцем. «Я такая же, как и ты, – думала она. – И меня однажды может ждать та же участь».
– За работу, парни! – приказала Кора.
Есть две вещи, о которых я сейчас жалею.
Когда человек задумывается об этом, бывает уже слишком поздно, но я был не из тех, кто планировал наперед. Моя дорогая Эмма сохранит все детали нашей совместной жизни в секрете. Я оставил ее одну не без скандала: нужно было умереть в ее объятьях, но, увы, я был в тот момент с другой.
Я даже не успел сказать Эмме, что любил ее. Да-да, я ее любил, но при жизни меня нельзя было назвать сентиментальным. Я жил сиюминутными наслаждениями, но они-то меня, кажется, и погубили. Смерть мне принес не сгусток крови, скопившейся в животе, о котором меня предупреждал врач. Нет! Я чувствую на своем остывшем языке горечь и должен был заметить ее раньше, когда пробовал тот пудинг за несколько часов до смерти.
Теперь уже это все неважно. Я в любом случае скоро оказался бы в могиле – какая разница, из-за чего. Вторая вещь, о которой я жалею, – это бездумная потеря времени. Все думают, что впереди еще целая вечность, что наступит завтра и заслонит собой вчерашние несчастья и ошибки и все можно будет начать сначала. Но завтра уже не наступит. По крайней мере, не для меня.
Эти люди пришли за мной. Один из них
