говорить еще быстрее (если такое возможно).
– Мисс Мак-Кари, вы желаете получить доверие за доверие, я уже принял ваше условие, а теперь как можно скорее откройте окно, не забывая о нашем общем друге, Шпингалете-убийце.
Я признала, что правила его справедливы, и, как ни странно, он просит меня о том самом, чего я напрасно от него добивалась с момента прибытия в Кларендон.
Открыть проклятое окно.
Я повернулась к пыльным прямоугольникам, за которыми мерцала темная синева. Я уже знала, как обращаться с этим кошмарным шпингалетом.
– Ну а теперь… – произнесла я, обдуваемая вечерним бризом.
И замерла перед окном.
Клянусь вам, будь у меня слабое сердце, эта история никогда не была бы написана.
Снаружи, из воздуха, поднялись две руки и ухватились за подоконник.
2
На всякий случай должна сказать – если вдруг я до сей поры изображала себя каким-то другим человеком, – что мир всегда представал для меня будничным, хотя и не слишком счастливым местом: работа (много), отдых (мало), долгие дороги, терпение, бюрократия, маленькие радости, огромные печали и чуть-чуть мечтаний (всегда связанных с солнцем: его отсутствие, восход и заход неизменно навевали на меня мечтательность). Не думаю, что покажусь тщеславной, если предположу, что мир выглядит таким же и для большинства других людей. До той самой минуты все необыкновенное я получала в театрах, а редкие исключения – бабочка, которая, гляди-ка, уселась прямо на руку мне, девчушке; старушка, которая поблагодарила меня за заботу, уже находясь на пороге смерти; первый поцелуй Роберта Милгрю – были мимолетны и неповторимы. Однако мир мистера Икс, ясное дело, выглядел совсем иначе. Не только иначе, чем мой, – иначе, чем мир любого другого человека. За несколько часов нашего знакомства он уже узнал все мои тайны; еще один день – и его тайны начали открываться мне.
Я стояла неподвижно, растерянно глядя, как они проникают внутрь.
Ни один из них не мешал другим. Они ловко карабкались по стене и спрыгивали на пол поочередно – так обычные люди вежливо проходят в дверь. Потом все они замерли, глядя на нас широко открытыми глазами, только моргая время от времени.
Полагаю, все мы их когда-нибудь видели и в то же время мы их никогда не видим. Детей, над которыми жизнь измывается со всей жестокостью, которых полно и в Портсмуте, и на лондонских улицах, – оборванных, грязных, с тревожными цепкими взглядами. Прохожие обычно не поворачивают головы, когда они проносятся шумными стаями, зато жадно глазеют на них в театрах – официальных или подпольных. Они – как будто вымышленные существа с точки зрения тех членов общества, которые считают, что настоящий ребенок носит матросский костюмчик и играет с палочкой и обручем под бдительным присмотром воспитательницы. Со мной всегда происходит обратное: стоит мне увидеть уличного мальчишку, как сотни здоровых, хорошо одетых деток тают, точно сахар на Сахарном Человеке.
Передо мной стояло три удивительных экземпляра. Самому низенькому не могло быть больше десяти
