она, если не отсюда?
– Из… – он помолчал, не дыша, – Борна.
– Борн? Это же в пятнадцати милях от нас, ты пешком туда ходишь?
– Нет, нет.
– Тогда что же, она склонна к долгим прогулкам, та женщина?
– Да, – ответил он, – да.
– За это ты ее полюбил?
– Я же сказал, я люблю ее волосы, и ее бедра, и то местечко, вот здесь, которое для этого самого создано.
Я не мог разглядеть, во что он тычет пальцем, но ему было не до уточнений; стоило парню вообразить “то местечко” – либо какое иное, – и он позабыл обо всем на свете, окунувшись в мечтанья, судя по тому, как часто, ритмично он задышал.
– Любовь и похоть не одно и то же, – сказал я.
– Разве? А по мне, так одно.
– И все же это две разные вещи.
– Тогда меня одолевают обе.
Опять эта ноющая боль в пояснице, в исповедальне ни на ноги не встать, ни прислониться не к чему. Я помял кулаком спину.
– Сколько ей лет?
– Не знаю, – ответил он и торопливо добавил: – Она не девочка. Настоящая женщина.
– Ты прикасался к ней?
– Щупал ли я ее? Нет, отче. – Он шмыгнул носом. Наслушался я этих шмыганий и знал, что за ними скрывается ложь, а если правда, то далеко не вся. Этот, по крайней мере, быстро взял свои слова обратно: – Хотя… да, отче. Но только чуток, по-моему, она даже не заметила.
– Когда это произошло?
– Много месяцев назад, прошлым летом на танцах.
– На танцах в Борне?
Пауза.
– Да, отче.
Лгун несчастный, оукэмцы не ходят плясать в Борн, к тому же танцев в Борне не устраивают, не при тамошнем священнике Серле с вечно кислой миной.
– Ты случайно к ней прикоснулся? – спросил я.
– Смотря что называть случайным… задумок у меня никаких не было, я просто увидел ее грудь, и моя рука метнулась к ней, я толком не понимал, что делаю, и в это мгновение она закружилась… не для того чтобы увернуться от меня, вряд ли, просто кружилась в танце… и моя ладонь коснулась ее соска… – и, не переводя дыхания, – как если бы лист пощекотал почку на ветке.
– Лист пощекотал почку на ветке?
– Да, отче.
– Кто научил тебя таким дамским словам?
– Никто, сам придумал.
– То есть ты… лапал ее?
– Не лапал, только потрогал.
– В чем разница?
Он подался вперед, одну руку поднял, чтобы я мог ее видеть, а другой вцепился в ореховое плетение решетки:
– Так лапают. – Затем разжал хватку, позволив кисти повиснуть, и вдруг порывисто прижал ладонь к ячейке решетки и тут же отнял. – А так трогают.
– Хочешь сказать, лапанье длится дольше?
– Верно, отче. Я не пытался зажать ее и никуда не тащил.
– Лишь взял ее за грудь?
– Но она упорхнула
