style="font-size:15px;"> – Так они не поехали в дом Маленов и остановились во дворце у епископа? – Волков вспоминал, что так и наказывал Бригитт, но не был уверен, что ей удастся уговорить жену жить у епископа, а не в доме отца.
«Бригитт молодец, видно, пересилила жену. Вот и славно».
Это его порадовало. Он отпустил солдата, и тот унёс воду и таз.
– Вот, кавалер, письмо от епископа, – сказал Увалень, доставая бумагу. – Сразу позабыл отдать.
Волков вытер и лицо, и руки, прежде чем взял письмо.
Приятно получать письма после победы. Волков сел к огню, что горел в маленькой печке, устроился удобно, развернул бумагу.
Конечно, епископ его нахваливал. Звал «спасителем» и «истинной Дланью Господней». Говорил, что пишет о его подвиге в Ланн, к архиепископу. Писал и о том, как умолкли в городе те крикуны, что хулили кавалера за раздор с соседями. Оказывается, были и такие. И теперь в городе, да и во всём графстве, а может, и во всей земле о нём иначе, как о полководце, и не говорят.
Всё было хорошо, вот только епископ ни единым словом не обмолвился о его жене, что у него гостила.
– А госпожа Эшбахт мне письмо не передавала? – спросил он у всё ещё стоящего у входа Увальня.
– Нет, госпожа Ланге просила сказать вам на словах, что молится денно и нощно за вас и целует вам руки. А госпожа Эшбахт ничего не передавала.
Странно это было, и не хотел он в этом признаваться, но подчёркнутое небрежение жены кольнуло его прямо в сердце.
«Всю жизнь будет помнить мне Шоуберга. Высокомерие своё мне показывает и показывать будет. Нет, правильно я этого пса, любовника её, на заборе повесил. Надо было ещё у навозной кучи его похоронить. И прямо на куче ему крест поставить».
Да нет, конечно, он этого не сделал бы. Не сделал бы… Но вот если бы он мог ещё раз убить Шоуберга – он убил бы. Ни секунды не медля и ни о чём не задумываясь.
– Значит, госпожа Ланге была рада вестям обо мне? – наконец спросил он у оруженосца.
– И того не скрывала, – заговорщицки понизив голос, произнёс Увалень.
– Хорошо, ступайте, Александр, позовите ко мне монаха, пусть принесёт чернильницу и бумагу, епископ просит рассказать ему, как было дело.
– Да, кавалер.
– А ещё скажите повару, чтобы подавал завтрак.
– Да, кавалер.
Поесть он не успел. Ещё не остыли жареные яйца с кругами жареной кровяной колбасы, как от Рене прибежал сержант и сказал, что с того берега плывёт к ним лодка.
– И кто там?
– Не могу знать, господин, люди какие-то, – ответил сержант.
Чуть подумав, кавалер оставил еду, никуда она не денется, накинул на плечи шубу и надел на голову подшлемник, пошёл смотреть, кто там к нему плывёт. Он очень надеялся, что горцы не будут артачиться и согласятся выкупить пленных всех разом, не то ему придётся долго продавать их поодиночке родственникам. Это, возможно, было бы и повыгоднее, ведь за каждого солдата можно просить побольше серебра, но уж очень то было бы долго.
