и попытался прочесть размытый текст, но буквы словно уплывали из поля зрения. Он опустился на колени и стал искать сохранившиеся строки. Наконец он обнаружил помятый титульный лист: «Белые воды. А. Верховцев». Писатель удивился: такой книги он не писал. Он попытался встать, но силы покинули его, руки и ноги не слушались, словно их набили ватой. «Александр, что с вами? – Раздался сверху женский голос. Верховцев взглянул на свои руки: они прямо на глазах рассыпались, превращаясь в прах. Кто-то схватил его за плечи и попытался оторвать от земли. «Ирина! – удивился Верховцев и… проснулся. Часы показывали без десяти семь. Верховцев встал, подошёл к холодильнику, достал бутылку пива, подумал пару секунд, поставил её обратно и взял пакет кефира. После такого лёгкого завтрака сел за письменный стол и задумался. После написания скандальной книги жизнь его сильно изменилась и совсем не в лучшую сторону. При материальном благополучии, он многое потерял. Появились прилипалы, которых Верховцев ошибочно принимал за почитателей его литературного таланта. Хождение с ними по ресторанам, знакомство там с доступными девицами отнимало кучу драгоценного времени. А богемная жизнь отупляла своей шикарной пустотой. И новая книга, задуманная ещё три года назад, не писалась. Хоть и говорят алкоголики, что талант не пропьёшь, но Александр на себе ощутил лукавство этой поговорки. Ясность мыслей исчезла, а голова была заполнена пустым трёпом собутыльников и восторженных поклонниц.
Гудок мобильника вернул Верховцева из состояния задумчивости. Звонил Чернавский: «Саша, выручай! Кашин снова в депрессии. Как бы руки на себя не наложил. Я сейчас не могу. Будь другом, сходи к нему, поддержи…» Верховцев вздохнул и пошёл одеваться. Художник Кашин жил в Столешниковом переулке в доме старой постройки на втором этаже. Талантливый человек с ранимой душой, он периодически впадал в сумрачное состояние духа, начинал безмерно пить, доходил пару раз до суицида, но медикам удавалось каждый раз возвращать его к жизни. Верховцев знал об этом и по дороге обдумывал, как поддержать художника. После четвёртого звонка дверь открыл сам хозяин. Недельная щетина, мутный взгляд и опухшее лицо отражали его внутреннее состояние.
– Проходи, Саша. А я тут, сам видишь…, – дрогнувшим голосом пожаловался Кашин. Пожав руку художнику, Верховцев вошёл в квартиру. Пахло ацетоном и плесенью, а везде: на стенах, стульях, подоконниках и полу стояли, висели, лежали картины.
– Садись, Саша, выпьем за встречу, – Кашин подвинул к писателю табуретку. Александр сел за грязный стол и окинул взглядом нехитрую закуску: начатую банку кильки в томатном соусе и кусок чёрствого хлеба. «Пусть выговорится», – подумал Верховцев и выпил стопку водки, заев её килькой. Кашин закусывать не стал, а торопливо, словно хватаясь за протянутую утопающему руку, заговорил:
– Саша, ты веришь в реинкарнацию? А я не только верю, но и чувствую это с детства. Родился через полтора месяца после его смерти
