не проникал.
Однако, помимо моей интуиции, которая не принимала версию самоубийства, имелось еще одно важное обстоятельство, ставившее ее под сомнение. Я обратил на него внимание, когда знакомился с материалами следствия – объяснениями и протоколами допросов. Была одна тонкость очевидная для специалиста, хотя, на первый взгляд, все выглядело достаточно логично. Следователь настойчиво задавал каждому, кто общался в последнее время с Разумовской, в целом достаточно простой вопрос: не наблюдал ли кто-нибудь какие-либо странности в поведении Разумовской?
Вот ответ импресарио Витольского: «Она всегда была не совсем обычной женщиной. Не знаешь, что можно ожидать от нее в следующий момент».
Бывший любовник певицы Казарин ответил так: «Удивительно, что она совершила такое только вчера. (Допрос производился на следующий день после гибели Софии). По своему характеру она должна была уже десять раз сделать себе харакири».
Более обстоятельно коснулся этой темы последний любовник Софии киноактер Игорь Меньшин: «Она не раз заявляла, что наложит на себя руки, если я брошу ее».
Вопрос следователя: «Почему?»
«Наверное, боялась, что и в самом деле расстанусь с ней».
«Вы, действительно, ее бросили?»
«Нет. Хотя долго находиться с ней рядом порой становилось невмоготу».
«Почему?»
«Она не терпела никаких возражений. Мы с ней часто ссорились».
«А в день ее смерти вы тоже были в ссоре?»
«Мы с ней в тот день тысячу раз ссорились и мирились…»
Для профессионала ясно, зачем следователь так акцентировал внимание на данном обстоятельстве. Действительно, если связать особенности личности Разумовской, ее импульсивность и противоречивость, с картиной ее смерти, то вывод о самоубийстве напрашивается сам собой. Таким достаточно примитивным способом следователь создавал себе гарантии служебной безопасности на случай, если не удастся отыскать факты, свидетельствующие об убийстве, и дело «зависнет», то есть перейдет в разряд нераскрытых.
Или действовал согласно чьей-то установке (что очень может быть, учитывая неоднозначную характеристику Разумовской и ее видное положение в светском обществе). В таком случае дело просто-напросто прекращается за отсутствием события или состава преступления и мирно кладется в архив.
Чтобы загубить любое дело, не надо даже явно нарушать закон. Нужно просто превратить его в «жвачку». Профессионалу сделать это нетрудно. Такую жвачку можно мусолить месяцами, годами, периодически выплевывая сжеванные куски и, брызгая перед общественностью слюнями, убеждать ее в том, что, мол, проверяется еще одна версия, надо допросить очередную партию свидетелей, провести новую длительную экспертизу… Неспециалисту трудно разобраться, где и когда прекратилось настоящее расследование
